Моя двойная жизнь

Сестра Жанна поцеловала меня и заставила подробно описать мое прослушивание.

Крестный дал мне сто франков, а господин Мейдье, который только что явился, чтобы узнать о результатах, обещал отвести меня на следующий день в лавку к Барбедьен, чтобы я выбрала часы для своей комнаты: то была моя заветная мечта.

9

С того дня я почувствовала в себе перемену. И хотя в душе моей еще довольно долгое время сохранялось много детского, разумом я совершенно по-иному стала воспринимать жизнь, у меня сложились более четкие представления о ней. Я ощущала потребность стать личностью. То было первое пробуждение моей воли.

Быть кем-то — вот к чему я стремилась.

Сначала мадемуазель де Брабанде заявила, что это гордыня. Но мне казалось, что это не совсем так. Однако в ту пору я плохо разбиралась, что именно заставляло меня желать этого. Лишь несколько месяцев спустя я поняла, почему мне захотелось стать личностью.

Один из друзей крестного попросил моей руки. Это был богатый торговец кожами, человек приятный, но такой смуглый, такой черный, такой волосатый и бородатый, что вызывал у меня отвращение. Я отказала ему. Тогда крестный испросил у моей матушки разрешения поговорить со мной наедине. Он усадил меня в мамином будуаре и сказал:

— Бедная моя девочка, ты делаешь глупость, отказывая господину Бед…: у него шестьдесят тысяч франков ренты и хорошие виды на будущее.

Я впервые услыхала такие слова, а когда выслушала разъяснение, усомнилась, о том ли следует говорить в подобных случаях.

— Ну разумеется, — заверил меня крестный. — Ты выглядишь просто дурочкой с твоими романтическими бреднями. Замужество — это прежде всего деловые отношения, и относиться к этому надо соответственно. Твои будущие свекор со свекровью когда-нибудь умрут, так же как ты и я, и разве не приятно думать, что они оставят своему сыну два миллиона, да-да, сыну, а стало быть, и тебе, если ты выйдешь за него замуж!

— Я не хочу за него замуж.

— Почему?

— Потому что не люблю его.

— Да никто никого не любит до… — возразил мой практичный советчик. — Ты полюбишь его после.

— После чего?

— Спроси у своей матери. Но подумай хорошенько о том, что я говорю. Тебе непременно следует выйти замуж. У твоей матери пожизненная рента, оставленная отцом. Только рента эта берётся из доходов фабрики, которая принадлежит твоей бабушке, а та терпеть не может твою мать. Бедняжка, того и гляди, лишится своей ренты и останется без гроша, да еще с тремя детьми на руках. Во всем виноват этот проклятый нотариус из Гавра. А почему да как — все это долго объяснять тебе. Твой отец плохо уладил свои дела. Так что тебе следует подумать о замужестве, если не для себя самой, то по крайней мере ради матери и сестер. Ты отдашь своей матери сто тысяч франков, которые оставил тебе отец и которые нельзя получить иначе. Господин Бед… признает за тобой право на триста тысяч франков. Я с ним договорился. Если захочешь, можешь тоже отдать их матери, а уж четырехсот тысяч франков ей вполне хватит.

Я плакала, я рыдала, потом попросила разрешения подумать.

Маму я нашла в столовой. Она ласково и даже с некоторой робостью спросила:

— Крестный говорил с тобой?

— Да, мама, да. Только дай мне, пожалуйста, подумать, ладно?

И я поцеловала ее, рыдая ей в шею. Закрывшись затем в своей комнате, я в первый раз за долгое время пожалела о своем монастыре.

Все мое детство вставало передо мною. И я плакала пуще прежнего. Я чувствовала себя такой несчастной, что мне хотелось умереть.

Однако мало-помалу я успокоилась и, перебирая в уме все случившееся и сказанное, пришла к выводу, что ни в коем случае не пойду замуж за этого человека.

С тех пор как я поступила в Консерваторию, я многое узнала, — о, ничего определенного, и все-таки — ведь я никогда не бывала одна. Поэтому я знала достаточно, чтобы разобраться в своих чувствах и понять: выходить замуж без любви я не желаю.

Меж тем мне пришлось испытать натиск, которого я никак не ожидала. Госпожа Герар попросила меня подняться к ней посмотреть вышивку на пяльцах, которую она готовила маме в подарок. Каково же было мое удивление, когда я увидела там господина Бед… Он умолял меня подумать и согласиться на его предложение. Мне было горестно видеть, как этот черный человек плачет.

— Может быть, вы хотите более значительную сумму в приданое? — спросил он. — Я оставлю за вами пятьсот тысяч франков.

Однако дело было совсем не в этом.

— Сударь, — сказала я ему тихонько — я не люблю вас.

— А я, мадемуазель, умру от горя, если вы не согласитесь стать моей женой.

Я молча смотрела на этого человека… Умереть от горя… Я чувствовала себя смущенной, опечаленной и счастливой… ибо он любил меня, как любят в пьесах, в театре.

Я смутно помнила какие-то фразы — прочитанные или услышанные когда-то. Неуверенно повторив их ему, я ушла, попрощавшись с ним без тени кокетства.

Господин Бед… не умер. Он жив по сей день и занимает весьма солидное положение; у него огромное состояние. Выглядит он гораздо лучше, чем раньше, когда был таким черным, потому что теперь он стал совсем белым.