Моя Джомолунгма

Я опускаюсь на тополевый пень, обкопанный с обеих сторон. Срез еще не успел потемнеть от дождя и солнца. Он тепел и шершав. Там, где древесина смыкается с корой, местами пенится пузырьками сок. Он горек и пахуч, как тополевые почки. Могучие насосы дерева еще продолжают подавать этот сок из глубины земли. Они, наверно, не знают, что тот, для кого они так стараются, распилен и расколот на полуметровые поленья, растащен по сараям. Я ощущаю тепло срезанного под корень дерева. Это вовсе не то тепло, которое исходит от нагретого солнцем мертвого полена. Оно идет откуда-то, оно схоже с теплом человеческой крови. Я почти осязаемо чувствую, как где-то в глубине земли клокочет возмущенная сила. Тополь не смирился со своей участью. Он снова будет искать дорогу к солнцу. Он ее уже ищет. Его корень пенится от натуги, упорно нащупывает лазейку к свету. Вот-вот, где-нибудь у самой земли, в грубых, слоновых складках коры, проклюнется багровая почка и радостно брызнет вверх стремительным побегом…

Надо было тебе родиться по другую сторону забора. Но ты не выбирал себе место. Ты не знаешь, какую роль играют у нас, у людей, заборы.

Я сижу на пне, отнимаю у него солнце и немножко задержу рождение нового побега. Но я тоже соскучился по солнцу! Я посижу и уйду. А может быть, он примет меня своим побегом? Когда-то Иван мечтал привить себя на эти корни. Они сильные, глубоко уходят в землю. Это наша с ними общая земля. Пусть подняли бы меня своим побегом высоко-высоко над этими заборами. Я тоже хочу встречать солнце, входящее в день над чистым горизонтом.

Примечание

Повесть впервые опубликована в журнале «Наш современник» (1963, № 4), вошла в книгу «Где просыпается солнце. Повесть и рассказы» (М., Сов. писатель, 1965) и другие издания.

В названии повести отражен характерный для поэтики Е. Носова принцип видеть необычное и поэтическое в обыденном и заурядном (сравните, например, название повести о строительстве коровника «Храм Афродиты» — отсылающее читателя к греческой мифологии, к культу Афродиты, богини любви и плодородия). В данном случае больным, прикованным к постели подростком тополь под окном воспринимается как Джомолунгма (горная вершина в Гималаях, наивысшая точка земного шара) — символ свободы и устремления к высотам человеческого духа.

Первая рецензия на повесть была отрицательной: «Постепенно, как на негативе, опущенном в проявитель, проступают в повести черты ограниченного, мелкотравчатого мирка с его бубличным, самоварным, блинным благодушием, интеллектуальным убожеством… Дремучие нравы, заплесневелый быт… И самое главное — не чувствуется в ней яростной, гневной боли авторской за людей, которые прозябают в скучном и грязноватом быту, нет в повести спасительного гнева, рождающего веру в героя. А без этого что стоит символический „Эверест“? Просто дерево, пошедшее на дрова…» (Пайна С. Кое-что о Джомолунгме. — Лит. газ., 1964, 18 января). Рецензенту возражал И. Баскевич: «Нет, не уныние и меланхолию, а светлую радость и веру в человека навевает повесть Е. Носова» (Баскевич И. Светло и мужественно. — Лит. Россия, 1964, 24 апреля). Верно истолковала замысел повести и И. Стрелкова в статье «Походка» современного рассказа. (Лит. Россия, 1971, 6 августа): «Если Носову рассказ удался, он непременно летящий, рвущийся ввысь. Пример тому „Моя Джомолунгма“, где в юношеском воображении макушка тополя становится Джомолунгмой, символом человеческого устремления к прекрасному».

Откликаясь рецензией на книгу Е. Носова «Где просыпается солнце» (М., Сов. писатель, 1965), В. Астафьев писал: «Маленькая повесть „Моя Джомолунгма“, рассказы… это не только лирические живописания природы, судеб и характеров… это в то же время суровый суд над всем плохим и косным, что еще таится в углах нашей жизни» (Лит. Россия, 1965, 27 августа).