Моя еврейская бабушка (сборник)

Сырец вытащил из грудного кармана небольшую пачечку, завернутую в тетрадный листок.

– Здесь тысяча долларов, больше у меня ничего нет, – смущенно сказал Сырец, изнывая от ощущения собственной ничтожности.

Эти деньги он доставал трудно. Пришел в «крышу», решительной походкой прошел к столу, выключил монитор с «косынкой», и сказал, обращаясь к самому главному: «Дайте денег, сколько можете! Мне позарез надо». Сначала все онемели, потом переглянулись. В конце концов, «крыша» покряхтела, покрутила носами, но, вспомнив, сколько денег высосала когда-то из Сырца, скинулась и набрала ему тысячу долларов.

– Штуки хватит? – деловито спросил главный. – Отдашь, когда сможешь.

Главный не надеялся на возврат денег, понимая, что это небольшая плата за бездеятельность «крыши». Они откупились от Сырца, в глубине души радуясь, что отделались от него с минимальными затратами.

– Сырец, вы неисправимы, – засмеялся Коренев, – мне не нужны ваши деньги. Оставьте себе, они вам еще пригодятся.

Сырец стоял с протянутой рукой, стискивая побелевшими пальцами тощую пачечку долларов.

– Почему вы мне помогаете? – спросил он, не зная, что делать с руками. – Я же еврей.

– А вы что, стесняетесь, что вы еврей? – спросил Коренев с нескрываемым интересом.

– Мне фиолетово, кто я, только меня бесит, когда кто-нибудь произносит слово «еврей», оно звучит как нецензурная брань вперемешку с похабщиной, – не смог сдержаться Сырец, он-то знал, чего ему стоила его национальность. Ее все ругают, она всех интересует, все над ней смеются. Но многие это делают исподтишка.

– Н-не знаю, никогда не думал над этим, – пожал плечами Коренев, разглядывая руки Сырца.

Володя тоже посмотрел на свои руки, они мешали ему. Спрятать деньги в карман? Неловко как-то. Положить на стол? Страшно. Сразу заберут, посадят в камеру. Коренев продолжал улыбаться, наблюдая за Сырцом, будто ждал от него еще каких-нибудь выходок.

– Вы же антисемит? Вы не любите евреев, – сказал Сырец, преодолев, наконец, робость.

Володя намеренно спокойно сунул руку во внутренний карман пиджака и положил в него деньги.

– А почему я должен их любить? – пожал плечами Коренев. – Главное, что я их не ненавижу. В этом вся суть наших взаимоотношений. Люди должны помогать друг другу, невзирая на национальные различия. Вы ведь неплохой человек, Сырец. Только запутались немного в жизни, ведь правда?

Сырец молча кивнул, мол, правда, есть такое дело, я запутался в трех соснах. Ощущать себя евреем внутри и быть хорошим человеком снаружи – понятия несовместимые. Их сложно составить в одно целое. С одной стороны, в Сырце живет его отец Соломон вкупе с его религиозными постулатами, с другой – Сырец является свободным художником. И ни от одной из сторон он не желает отказываться.

– Было бы предложено, – сказал Сырец, прощаясь.

– Что вы будете делать, Сырец? – крикнул ему в спину Коренев.

– Буду жить дальше, – сердито буркнул Володя и закрыл за собой дверь.

Потом они не встречались. Иногда Сырец с благодарностью вспоминал Коренева, но никогда ему больше не звонил.

На суде ему дали слово. Сырец встал и посмотрел на судью, но она не глядела в его сторону. Она всего лишь выполняла формальности. Внешне она напомнила ему судью из Невского районного суда, такая же продолговатая, как сухая осина, с тонкими шелестящими пальцами вместо высохших веток.

– Ваша честь, – сказал Сырец, обращаясь в сторону обвиняющей стороны, – отпустите их. Они не ведали, что творили. Я лично их прощаю. У меня нет к ним претензий.

Все пятеро за барьером хором ахнули. Сырец передернулся. Заключенные все делают сообща. Это он уже проходил.

– Ваша честь, я не хочу, чтобы вы загубили их молодость, – продолжал Сырец, глядя на прокурора, – они еще молоды. Когда-нибудь они поймут, что чужие деньги не приносят счастья. Это плохие деньги. Потому что, они – чужие!

Сырец спустился с трибунки и вышел на улицу, не слыша окриков судьи. Он шел по улице Бабушкина, и ему почему-то не хотелось плакать. Мысленно он повторял слова Соломона, те самые, что он часто слышал от отца в детстве. Мин гошо маим. Так суждено свыше. Сырец впервые был счастлив. Счастливый человек уподобляется Богу. С этой минуты Володя был чист перед Всевышним. Он стал самим собой. Больше того, он поднялся выше себя самого. Сырец простил родителей за их отношение к нему. Он наконец примирился с жизнью. Не было больше предательства на планете. Оно исчезло.

* * *

Тишина сгустилась. Ее можно было потрогать и погладить, как кошку, ощущая под пальцами вязкое течение времени. Наташа застыла в ожидании развязки. Но Семен замолчал, погрузив напряженный взгляд внутрь себя, видимо, заново переживая давнюю историю, случившуюся с его отцом.

– А что было дальше? – сказала Наташа, прервав молчание.