Моя фиктивная жена (СИ)

Дорога и правда была сухой и чистой — от нее веяло едва уловимым теплом и запахом сосновой смолы. Здание почты было у станции — рядом с ним красовалось нечто, вырезанное из дерева: то ли статуя, то ли просто причудливая коряга. Чем дольше я смотрела на деревяшку, тем спокойнее становилось на душе, словно из трещинок на меня взглянул кто-то добрый, заботливо провел ладонью по голове и пообещал: все будет хорошо!

— Засмотрелись, барыня?

Только сейчас я поняла, что на крыльце стоит белобрысый молодчик. Голубая рубашка, теплый жилет, теплые штаны — о том, что он здешний почтарь, говорила фуражка с треснувшим козырьком, лихо сдвинутая набок.

— Что это? — спросила я. Ладно, пусть буду барыней: в отличие от Кейси, которая была доброжелательной и милой, этот тип мне не понравился. Очень уж липким у него был взгляд.

— Это, изволите видеть, один из корней земли, — объяснил почтарь. — Их раньше тут много было, сама землица выталкивала. Теперь уж не осталось.

— И что же он делает?

— Это, как бы вам сказать, благословение земли, — почтарь привалился к перилам и продолжал: — Вот посмотришь на такой корень, когда грустно — и грусть отступает. Тут у нас очень уж тоскливо бывает, особенно по осени да по зиме.

Я понимающе кивнула.

— Вы, собственно, чего хотели-то? — спросил почтарь, и я решила, что он все-таки наглец: смотрел так, словно я была в его полной власти.

Я запоздало напомнила себе, что так и есть: я жена ссыльного, а он человек на своем месте, мелкий чиновник при власти. От него зависит связь с миром.

— Отправить письмо в Подгорье, — сухо ответила я. — Переписку нам не запрещали.

Почтарь мотнул головой в сторону двери, приглашая войти.

Почта состояла из единственной крохотной комнатушки и стойки. От каждой дощечки здесь веяло сухой казенной тоской. Почтарь прошел к стойке, взял листок бумаги и карандаш и распорядился:

— Диктуйте!

Я удивленно посмотрела на него. Диктуйте? Что за наглость!

— Я привыкла сама писать свои письма, — ледяным тоном ответила я. Почтарь ухмыльнулся.

— Привыкли-то это ясно, — ответил он, — но у меня распоряжение. Читать все, что вы с супругом изволите отправить. Так чтоб два раза не вставать, давайте я сразу и запишу.

Я сжала зубы так, что челюстям стало больно. Да, нас поселили в хорошем доме, да, Анарену кланяются — но мы тут ссыльные, и нам не позволят об этом забыть такие вот прыщи на ровном месте.

— Хорошо! — улыбнулась я. — Пишите: ash-haarath thin galome! Din daghar anmarzun-thaga!

Почтарь удивленно уставился на меня.

— Чего? — переспросил он.

— Того, — ответила я. — Письма родителям я пишу по-гномьи, они не знают всеобщего языка. И это мое законное право.

Почтарь поджал губы, словно только что понял, что я гномка.

— Давайте бумагу и карандаш, — распорядилась я, и он подчинился.

* * *

Анарен

К обеду я успел приготовить десять согревающих артефактов, и это вымотало настолько, что Исмо был вынужден сопровождать меня к обеду — я всерьез полагал, что могу упасть с лестницы. Хельга уже расположилась за столом — увидев, что мы идем, она бросилась ко мне поддержать, и я сказал себе, что это не просто дружба.

В дружбе нет такой сердечности и такой тревоги, с которыми она смотрела на меня. А раз так, то незачем терять время даром.

— Что с тобой? — испуганно спрашивала Хельга. — Заболел?

— Просто устал, — я даже улыбнуться сумел. — Зато в домах добрых друзей, которые так хорошо нас приняли, теперь будет тепло.

Исмо усадил меня за стол. Если не принимать во внимание то, что он следил за мной и моей работой, то можно было уверенно заявить: парень очень толков, из него мог бы выйти отличный ассистент артефактора. Он сразу же видел, на что я показываю, сразу же запоминал названия предметов и препаратов и не тратил время на разглядывание того, что происходит за окном.

— Бирки подписаны, Исмо, артефакты можно разносить, — произнес я. — Пообедайте и беритесь за дело.

Парень даже разрумянился — ему льстило, что я обращаюсь на «вы». Мы расселись за столом, Кейси разлила суп по тарелкам, и я подумал, что это хорошо: мы едим все вместе, те, кто направил сюда наших соглядатаев, убедятся, что все в порядке, и никто ничего не скрывает. А дружеская беседа иногда может привести и к перевербовке.

— Не понимаю, зачем надо было так убиваться, — Хельга нахмурилась, не скрывая своего раздражения. — Нельзя разве сделать половину утром и половину вечером?

— Можно, — улыбнулся я. — Но на послеобеденное время у меня другие планы. И очень важно то, что уставший артефактор не сможет прогнать привидение — а я хочу с ним посекретничать.

Кейси, Исмо и Хельга уставились на меня с одинаковым забавным выражением.

— С ума сошел? — спросила Хельга и поежилась. — Как вспомню его, так в глазах темнеет!

— Утром я побеседовал с господином Яккиненом, здешним учителем, — объяснил я. — Нашего призрака зовут Вильмо, он был убит и явно хочет о чем-то сказать. Имя его убийцы всем известно, значит, дело тут в другом. И я хочу узнать, в чем именно. А еще старый Вильмо был скрягой, копил деньги, и возможно, где-то в стенах дома спрятан его клад. Думаю, золото нам не помешает.