Моя фронтовая лыжня

Осталось еще километров пять ходу, а у нас двое тяжелораненых. Зимой в походы брали волокуши, а сейчас делаем так. Прикрепляем к паре шестов плащ-палатку и усаживаем или укладываем в нее раненого. Такую люльку попеременно несут вчетвером.

С группой бойцов иду искать подходящие деревца. По пути прислушиваюсь к разговорам.

Муса. Однако последнюю неделю здорово не везет третьей роте! Только что левофлангового, Гришу Пьянкова, в госпиталь отправили. Сегодня правофлангового похоронили...

Кунгурцев. И с краев и с середки таем.

Лаин. А другие роты везучие? В каждой, считай, по взводу осталось.

Философ. Эх, жисть наша солдатская! Ровно детская пеленочка: тоненькая, коротенькая и вся обкаканная...

Главное, когда где-то продолжает

существовать то, чем ты жил.

И обычаи. И семейные праздники.

И дом твоих воспоминаний.

Главное - жить для возвращения.

Антуан де Сент-Экзюпери

Послание заложнику

Вспомнилось, взгрустнулось...

Не прикованные к непрерывному посменному дежурству на переднем крае, мы сейчас имеем больше возможностей собираться всей ротой. Хотя общее количество бойцов крепко поубавилось, посиделки в ротной "яранге" стали даже более многолюдными.

На следующий день после похода к ручью Нечаянному третья рота собралась в полном составе. Посреди "яранги" ярко горит костер. Он - средоточие нашего скудного фронтового уюта.

Над костром подвешен общий котел с супом из гречневого концентрата. Получили очень мало пакетов и решили каждому на руки не выдавать. Когда расправимся с супом-баландой, в этом же котле будем готовить хвойный отвар. Кроме того, в горячие угли втиснуты солдатские котелки с водой.

К огню плотным кругом льнут лыжбатовцы. Греются, сушатся, подкладывают в костер полешки, передвигают и поворачивают котелки. Муса помешивает уполовником-разводящим баланду.

В общем кругу сидят комроты лейтенант Большаков и политрук Гилев. Первый вполголоса разговаривает о чем-то с Кунгурцевым, второй, положив лист бумаги на планшетку, пишет очередное донесение о морально-политическом состоянии роты.

Положив вырванный из школьной тетрадки листок на крышку от котелка, Философ пишет домой письмо. За ним - очередь. Вася Воскобойников - один из немногих в роте обладателей карандаша. Притом не простого, а химического.

Строчим, строчим, а добираются ли письма-треугольники до Большой земли? Доходят ли туда, куда надо? К нам, в "Любанскую бутыль", прорвалось совсем немного писем. И будто по чьему-то злому умыслу получается: большинство тех лыжбатовцев, которым они адресованы, или убиты, или убыли в госпитали...

Трудно прорываться через "горловину" - это само собой. А тут еще сменили номер полевой почты нашего лыжбата. В Рыбинске дали - 1550, а недавно переиначили на - 827.

По кругу идут крупнокалиберные самокрутки, начиненные всевозможными суррогатами. Как говорят немцы - эрзацами. Прежде всего, курим прошлогодние листья, присохшие к ветвям или занесенные ветром в дупла. Особой духовитостью обладает вишневый лист. Его находят в садах Ольховки. Идут на курево и некоторые разновидности мха. Курильщики в который раз вытряхивают карманы и кисеты: микродозы табачной пыли заметно улучшают качество "волховской махорки".

Поначалу беседовали у костра парами, небольшими группами. Но вот всплыла тема, заинтересовавшая всех, - и завязался общий разговор.

- Однако скоро лед на Волхове должен пойти...

- Ну, когда Волхов вскроется, тогда нам совсем хана!

Гилев недовольно глянул на мрачного прогнозиста, видимо, хотел было вмешаться в разговор, но ничего не сказал и опять наклонился над листком бумаги. Наш политрук не формалист. Заметив в настроении бойцов слишком унылую тональность, он подбадривает их. Иногда и одергивает нытиков. Но из-за всякой мелочи тут же не придирается. Понимает, что в такой тяжелой ситуации, в которой мы оказались, нотациями веселого настроения не создашь.

Кроме того, политрук Гилев считает, что в целом боевой дух в третьей роте пока что держится на подобающем уровне. Несмотря на все лишения и физическое истощение, лыжбатовцы, затянув пояса и стиснув зубы, безотказно выполняют боевые задания.

Правда, в разговорах отдельных бойцов стали проскальзывать нотки обреченности. Дескать, из волховских болот нам уже не выбраться, суждено здесь голову сложить. Но и у этих бойцов капитулянтских настроений нет, они знают, во имя чего придется сложить свою голову.

Общий разговор между тем совершил скачок за тысячи километров: от Волхова де берегов Камы.

- Скоро и Кама тронется, погонит лед в Волгу...

- Как там наш запасной? Сколько он после нас маршевых батальонов на фронт отправил?

- Однако к весне и у лыжников готовить незачем. Пожалуй, двести восьмидесятый на пехоту переключился.

- В столовой, поди, вкусным борщом по-флотски кормят и на второе гречневую кашу со шкварками дают...

- А какой-нибудь привереда, недавно оторвавшийся от тещиных блинов, еще ворчит: и мало, и невкусно. Из своего "сидора" домашнего сала и шанег добавляет...

- У-у, морда! Сюда бы его поскорей, на окруженческий паек!

- А на плацу всё маршируют и маршируют...

- И козыряют, и на турнике подтягиваются...