Читаем Моя фронтовая лыжня полностью

Моя фронтовая лыжня

В пути от Гажьих Сопок до Малой Вишеры я приметил некоторые особенности психологии раненых: обстрелы и бомбежки они переносят куда более болезненно, чем здоровые солдаты. Во-первых, — я об этом уже упоминал, — удручающе действует собственная беззащитность, беспомощность. Во-вторых, кроме обычного страха испытываешь незнакомые ранее раздражение и возмущение. Пока не ранен, к своему противнику относишься как-то иначе, более терпимо, что ли… На то, мол, и минометчики, артиллеристы, чтобы обстреливать, для того и существует вражеская авиация, чтобы бомбить. А у раненого уже другая логика: «Добился своего, попал в меня — и хватит. А что же ты, гад, бьешь лежачего!»

По нескольку раз в сутки к нам заглядывает медсестра, в первой половине дня делает обход женщина-врач. И неотлучно при нас заботливая и сердобольная Ирина Михайловна.

На боль медикам мало кто жалуется. У всех у нас главная забота — когда придет санитарная летучка? Ждем с часу на час, а ее все нет и нет… Вернее, была и один раз и другой, но нас не взяла. Очередь не подошла.

С моего места на нарах очень удобно обозревать висящие в красном углу иконы. Я изучил их до мельчайших подробностей. Довольно простенькие, почти лубочные, олеографии.

Благообразный старец Никола блаженно-беззаботным взглядом обозревает райские ландшафты. Война его не касается, в своих небесных эмпиреях он в полной безопасности. Во время бомбежек даже глазом не моргнет.

Георгий Победоносец изображен в виде прекрасного юноши. Сидя верхом на арабском скакуне, он пронзает копьем огнедышащего дракона. Воин облачен в шелка и парчу, обут в легкие сандалии, из которых торчат голые пальцы. Икры ног стянуты переплетениями из узких ремешков. Этакий византийский пижон!

Всадник явно кокетничает, красуется перед зрителями. Поражает копьем дракона походя, без всякого физического усилия. Будто пресыщенный ресторанный посетитель лениво поддевает вилкой сосиску. Он даже не смотрит на дракона, голова повернута в другую сторону.

Эх, Жора, Жора! Призвать бы тебя в конницу генерала Гусева. Вместо нелепых босоножек обуть бы тебя в кирзовые сапоги. Надеть бы на тебя ватные штаны, с синими петлицами кавалерийскую шинель да шапку-ушанку. Дать бы тебе в руки карабин и вострую саблю. Посадить бы тебя на низкорослого сибирского крепыша. Да пустить бы тебя в атаку, в кавалерийскую лаву, под Финев Луг… Вот тогда бы ты узнал, почем фунт лиха! Вот тогда бы ты испытал, как трудно сражаться с драконом, тем более с драконом коричневой фашистской масти!

Прощай, Волховский фронт!

Наконец прибыла долгожданная санлетучка. Начался аврал: погрузка раненых. Дело это вообще трудное, а в Малой Вишере задача тем более сложна: раненые разбросаны по городу в небольших домиках, работать приходится ночью, эшелон необходимо отправить до наступления рассвета.

В работу включился весь медперсонал — от санитаров до хирургов включительно. Помогают местные жители и раненые из команд выздоравливающих, привлечены тыловые службы. Раненых подвозят на специальных санитарных машинах и грузовиках, в армейских фургонах и на обозных подводах. Из домиков, прилегающих к станции, несут на носилках.

Я с полкилометра трясся на какой-то разновидности гужевого транспорта, затем поплыл на носилках. Выбиваясь из сил, меня тащат две пожилые женщины. В такие минуты с особой остротой чувствую свою беспомощность, свою физическую неполноценность и проклинаю их. Наконец вот моя уготованная судьбой и госпитальным начальством теплушка, вот мои нары, вот мое место на нарах. Я полностью устроен. А погрузка продолжается еще не менее двух томительных часов.

У каждого из нас переплетаются явно противоположные чувства. Во-первых, удовлетворенность и успокоение — то, чего ждали с великим нетерпением, свершилось, скоро едем. Во-вторых, каждого из нас неотступно гложет тревога — над нами дамокловым мечом висит угроза ночного налета. Маловишерскую станцию часто бомбят и ночью, при свете подвешенных на парашютах «фонарей».

А куда же подевались Муса и Кунгурцев? На всякий случай зову их. Никто не откликается… Вот когда оборвались последние нити, связывавшие меня с родным лыжбатом! Я однажды уже сделал такой вывод — когда прощался с Вахониным и Философом. Но тогда, оказывается, поторопился. А быть может, еще встретимся? Возможно, они едут в других теплушках и где-то попадем в один госпиталь?

Дождались-таки! Наша теплушка полностью укомплектована, задвигается дверь вагона. В голове эшелона прозвучал паровозный свисток. В свое время я с точностью до минуты определил для себя начало своей волховской одиссеи: момент, когда на северной окраине Малой Вишеры, опираясь рукой о ствол дерева, застегивал лыжные крепления. Пусть же этот паровозный свисток условно будет завершающим моментом этой одиссеи.

Прощай, Волховский фронт!