Моя гениальная подруга

Мне стало смешно, Паскуале — тоже. Мы переглянулись и чуть не прыснули; Кармела недовольно прошептала: «Над чем это вы смеетесь?» Мы ничего ей не ответили, снова переглянулись и, прикрыв рот рукой, затряслись от беззвучного смеха. Так, улыбаясь — не только губами, но и глазами, — я отправилась получать награду. Перед этим учитель несколько раз спросил, есть ли в зале кто-нибудь из семьи Черулло, не получил ответа и вызвал меня, пятую по списку. Ферраро посоветовал мне взять «Трое в лодке» Джерома К. Джерома, сказав, что это отличная книга. Я поблагодарила его и тут же спросила:

— Можно я возьму и передам призы семье Черулло?

Учитель отдал мне книги для всех Черулло. Когда церемония награждения закончилась, Кармела, сгорая от зависти, бросилась догонять Джильолу, которая болтала с Альфредо и Джино и прямо-таки светилась от счастья, а Паскуале опять начал меня смешить: рассказывать на диалекте, как Рино испортил зрение за чтением книг, как сапожник Фернандо не спит по ночам, перелистывая страницы, а синьора Нунция читает стоя, прямо у плиты, когда готовит пасту с картофелем — в одной руке книга, в другой — половник. Паскуале учился с Рино в начальной школе, они даже сидели за одной партой. Теперь, хохоча так, что из глаз брызнули слезы, он признался мне, что они оба, просидев в школе не то шесть, не то семь лет (их не раз оставляли на второй год), даже на пару, подсказывая друг другу, вряд ли прочтут что-нибудь длиннее вывески — «Табак», «Колбасная лавка», «Почта. Телеграф». Потом он поинтересовался, какой приз достался его бывшему однокласснику.

— «Мертвый Брюгге».

— Про привидения?

— Не знаю.

— Можно я пойду с тобой? Отдадим ему книжку вместе. Или, хочешь, я ему сам передам?

Мы снова расхохотались.

— Можно.

— Ринуччо выиграл приз! Спятить можно! Но как же Лила успевает столько читать? Вот молодец!

Меня очень подбодрило внимание Паскуале, мне понравилось, как мы с ним смеялись. Я даже подумала, что, быть может, не такая уж я и страшная, как мне казалось.

В этот момент меня окликнула учительница Оливьеро.

Я подошла к ней. Она оглядела меня своим вечно оценивающим взглядом, словно прикидывала, заслуживаю ли я тех слов, которые должна была от нее услышать:

— Как ты выросла! Прямо красавица!

— Ничего подобного, синьора.

— Правда-правда, настоящая звезда, здоровая, пышная. И умная. Я слышала, ты окончила школу лучше всех.

— Да.

— И что теперь собираешься делать?

— Пойду работать.

Она помрачнела:

— Даже не думай об этом. Тебе нужно учиться дальше.

Я посмотрела на нее удивленно. Чему еще мне учиться? Я понятия не имела о системе образования и не представляла себе, что делают после окончания средней школы. Слова «лицей» и «университет» не имели для меня реального, конкретного содержания, как и многие слова из романов.

— Я не смогу. Родители не отпустят.

— Что ты получила по латыни?

— Девять.

— Точно?

— Да.

— Хорошо, я поговорю с твоими родителями.

Я собралась уходить. Надо сказать, она меня напугала. Если бы Оливьеро в самом деле пришла ко мне домой и начала убеждать отца и мать отправить меня учиться дальше, опять начались бы скандалы, а мне этого совсем не хотелось. Я предпочитала, чтобы все шло так, как идет: я помогала бы матери, работала в канцелярском магазине, смирилась с прыщами, с тем, что я некрасивая, была бы, по выражению Оливьеро, здоровой и пышной, работала и жила в нищете. Разве не так уже три года жила Лила, не считая ее сумасшедших фантазий?

— Большое спасибо, синьора, — сказала я. — До свидания.

Но Оливьеро не отпустила меня, взяв за руку.

— Не трать время на этого, — сказала она, указывая на Паскуале, который меня ждал. — Он каменщик и никогда не пойдет дальше. К тому же он из скверной семьи: его отец коммунист и убил дона Акилле. Я категорически не желаю видеть тебя с ним. Наверняка он тоже коммунист, как и отец.

Это слово — коммунист — застряло у меня в голове. Для меня оно было лишено значения, но учительница поставила на нем позорное клеймо. Коммунист, коммунист, коммунист. Звучало как колдовское заклинание. Коммунист и сын убийцы.

Паскуале догнал меня за углом. Мы, по-прежнему смеясь, вместе дошли почти до самого дома и договорились на следующий день встретиться и пойти в обувную мастерскую, вручить книги Лиле и Рино. На прощание Паскуале сказал, что в воскресенье они с сестрой и с кем-то еще собираются у Джильолы, будут учиться танцевать. Он спросил, не хочу ли я к ним присоединиться, можно с Лилой. Я открыла рот от удивления. Я знала, что мать ни за что меня не отпустит, но все равно сказала: «Хорошо, я подумаю». Он протянул мне руку: я, не привыкшая к таким жестам, растерялась, слегка коснулась его руки, жесткой и шершавой, и сразу же отдернула свою.

— Ты всегда будешь работать каменщиком? — спросила я, хотя и без того знала ответ.

— Да.

— Ты коммунист?

Он посмотрел на меня в растерянности.

— Да.

— И ты навещаешь отца в Поджореале?

Он сделался серьезным:

— Когда могу.

— Пока.

— Пока.

10