Моя исповедь. Невероятная история рок-легенды из Judas Priest

У отца был друг, которому нравилась любительская драматургия, поэтому папа с ним поговорил. Друг сказал, что играет в художественных произведениях в местном театре «Усадьба» и они всегда искали новые таланты: «Скажи Робу, пусть приходит! Ему понравится!»

«О'кей, схожу и посмотрю, что там», – сказал я, надевая замшевые ботинки, зеленое вельветовое пальто и широкий галстук.

Я посмотрел… и мне реально понравилось. Меня сняли в «кухонной» драме[16], где я играл молодого парня из неблагополучной семьи. Остальные актеры в основном были старше меня, но меня приняли очень хорошо. Приятель отца здорово помог и всячески воодушевлял.

Мне нравилось раз в неделю ходить вечером на репетиции, и я без труда учил роль. Когда в начале спектакля поднимался занавес, я был единственным на сцене, сидел впереди и чистил свои ботинки. Режиссер сказал, что хочет, чтобы, начищая до блеска ботинки, я пел песенку из рекламы.

– Какой еще рекламы? – спросил я.

– Да без разницы, – ответил он. – Любой. Сам выбери.

Мне сразу же вспомнилась реклама зубной пасты «Пепсодент». Там была короткая веселая песенка, которую потом хочется напевать, поэтому ее я и спел:

Желтизне скажи ты «нет»,
Чистя пастой «Пепсодент».

Спектакль длился неделю, и газета Express & Star отправила к нам критика. В своей рецензии он написал про меня: «Роберт Хэлфорд находчив и старателен… Запомните этого паренька!» Мне было очень приятно, и я решительно настроился перестать подтирать зад местной газетенкой в бабушкином сортире.

Я хотел больше сниматься, поэтому был в восторге, когда приятель отца снова со мной связался. Он знал тех, кто работает в Большом театре Вулверхемптона, престижном театре в Мидлендсе[17]. Они собирались приехать в Уолсолл и выпить, и он спросил меня, хочу ли я составить им компанию, а он заодно меня со всеми бы познакомил.

Еще бы! Конечно, хочу! Он сказал, где они собираются… В пабе рядом с домом моих бабушки и дедушки. И я договорился, что после встречи останусь ночевать у них, чтобы не ковылять пьяному домой.

Через пару дней после ужина приятель отца забрал меня с Келвин-роуд. Сначала отвез на склад театральных костюмов, куда у него так или иначе был доступ. Это было настоящее секретное место, и я глазам не мог поверить, видя такое количество потрясающих средневековых реликвий и одежды того времени. К хорошим костюмам я всегда питал слабость.

Затем мы пошли в паб. Работники театра были дружелюбными, немного помпезными и осушали стакан одним глотком. Приятель отца заказал мне ром с черной смородиной. Довольно много рома.

Прежде я почти не пил. Бабушка могла налить бокал шанди, или я мог глотнуть у нее «Снежка»[18] на Рождество. Но это был уже настоящий алкоголь – ром! с театралами! – и мне такое было явно не по зубам. Не хотелось отбиваться от коллектива, поэтому я продолжал пить. Но вскоре конкретно нарезался.

К концу вечера начались «вертолеты». «У меня отличная идея! А пойдем ко мне!» – предложил папин друг. Я был готов на все, и не успел опомниться, как оказался у него в квартире.

Он, видимо, налил мне еще. Не помню. Он говорил о театре, а фоном работал телик. А я лишь пытался сосредоточиться. И вдруг свет погас, и этот тип подсел прямо ко мне.

О театре он больше не говорил. В ход пустил руки. Трогал меня везде – руки, грудь и полез в промежность. Он действовал, не проронив ни слова: в полной тишине. Я сразу же вспомнил завод – только на этот раз все зашло еще дальше.

Я ничего не мог поделать. Парень знал, чего хочет, и останавливаться не собирался. Он расстегнул молнию мне на брюках, достал член, нагнулся и взял в рот. Я сидел не двигаясь, пьяный, инертный и не проронив ни слова, и мне впервые делали минет.

Что это?

Что происходит?

Что я делаю?

Можно ли это прекратить?

Но я ничего… не сделал. Понятия не имею, как долго это продолжалось, но, закончив, приятель отца встал, не сказав ни слова, и вышел из комнаты. Я вспомнил, что нахожусь недалеко от дома бабушки, нашел свое пальто, вышел на улицу и, сбитый с толку, поковылял во мраке ночи.

Я не знал, как на это реагировать. Честно говоря, даже не понимал, что произошло. Лежал в гостевой комнате у бабушки и чувствовал себя крайне странно, а затем отключился. Утром испытал первое в жизни похмелье, и меня одолевали разные мысли: «ЭТИМ занимаются геи? Так себя ведут? Или все театралы такие? Я получил роль через постель?»

Теперь-то, разумеется, я знаю, что парень был настоящим сексуальным хищником; педофилом. Он увидел, что я совсем юноша, понял, что я уязвим, и воспользовался моей беспомощностью – и мной. Но тогда я ничего не понимал. И считал, что виноват сам.

Позже тем же днем я вернулся на Келвин-роуд, и папа спросил, как прошел вечер.

– Отлично, – промямлил я.

– Мой приятель за тобой присмотрел?

– Да, – ответил я. – Да, присмотрел.