Мы сели в самолет. Он взлетел. Мы летели над пустыней Негев к тому месту, откуда должны были прыгнуть. В самолете мы выстроились в очередь и направились к открытой двери. Я с трудом себя вытолкнул. Но что-то заставило меня на секунду остановиться в двери, перед тем как прыгнуть, и из-за этого я очень слабо оттолкнулся. Порывом ветра меня ударило о самолет и завертело. В довершение всего я запутался в стропах. Я считал: 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27. У меня оставалось секунд одиннадцать. Парашют не раскрывался. Я падал свечкой, так это называется и, как правило, означает конец, если не удастся раскрыть маленький парашют. За одиннадцать секунд мне нужно было успеть многое: отпустить мешок, в котором находилось оружие, потому что если это не сделать, то сломаешь при падении себе ногу, потом дернуть за кольцо запасного парашюта. У меня раскрылась только одна сторона, вторая никак не выпускалась, и я продолжал падать. Земля неумолимо приближалась, и я понял, что это конец. Я был еще в воздухе, когда вдруг все вокруг стало черным, и я почувствовал, что кружусь. Оказывается, на мое счастье, когда я выпускал запасной парашют, неожиданно раскрылся основной, а маленький упал на меня, облепил лицо, и глаза непроизвольно закрылись. Я пытался разглядеть землю, это было очень важно, чтобы не ушибиться, но ничего не получилось. По всем расчетам, я должен был быть уже у самой земли и пытался приготовиться к падению и удару — и тут действительно упал на землю. Искры посыпались из глаз — боль была невыносимая. Я молился Богу, чтобы такое больше никогда не повторилось. Это было ужасно.
Тем не менее мы все получили красные береты и серебристые крылышки. Но на этом наши испытания не кончились. Нам тут же велели сложить свои вещмешки и готовиться к десятикилометровому марш-броску по пустыне Негев. Нам постоянно напоминали, что обучение в основном происходит на земле, а не на воздухе.
Все это время ничего особенного со мной не происходило. Я держал при себе свое необычайное умение.
Теперь нам предстояло выполнить программу, по итогам которой мы должны были стать капралами. В эту программу входило очень много различных военных маневров. Мне выпало быть пулеметчиком. Пулемет системы браунинг был очень тяжелый — около 80 кг — и состоял из трех основных частей: корпуса, ножек и коробки с боеприпасами. Я шел под первым номером в своей команде и поэтому должен был таскать самую тяжелую часть пулемета. Второй нес ножки, а третий — боеприпасы. Я никогда раньше не прыгал с такой тяжестью, и мне приходилось слышать рассказы о том, что на всем белом свете нет ничего тяжелее этого. Корпус пулемета состоял из огромного барабана, тяжелого цилиндрического ствола и механизма, подающего патроны.
План новой операции заключался в следующем: мы должны были в определенной точке спрыгнуть со своими тяжелыми орудиями и пешком двигаться десять километров в лагерь, неся на себе все пожитки. Мне пришла в голову идея, совершенно дурацкая, как я сейчас понимаю: поскольку мы не должны были в пути пользоваться пулеметами, я решил вынуть все самые тяжелые части нашего браунинга — барабан, и протяжный механизм — и спрятать их в мешке в лагере, а на следующий день преспокойно все это забрать. После того неудачного прыжка я очень волновался. И конечно, был полным дураком, что пошел на такой необдуманный шаг. Если бы меня тогда поймали, боюсь, пришлось бы провести немало дней на гауптвахте.