На фоне этих событий я потихоньку начал сходить с ума. У меня постоянно возникала пелена перед глазами, случались провалы в памяти, галлюцинации. Мне было трудно понять, где я и что происходит. В какой-то момент я просто встал и вышел из больницы, чтобы посетить стоматолога. После этого медсестре было велено сторожить мою дверь, но мне все же удалось сбежать. Я не могу объяснить вам, почему я так хотел выбраться оттуда. Просто однажды утром я пришел в Холмсхерст и наотрез отказался возвращаться в Лондон. Спустя три дня после моего бегства Хизер твердо настояла на своем. Мне не становилось лучше, я нес полную чепуху, и мне было очень больно. Я вернулся в больницу, где меня продолжили тщательно осматривать. В самый разгар моих мучений, до того, как удалось выяснить, что это такое и мне прописали правильные лекарства, агония стала просто невыносимой. Я валялся в слезах. Ничто не могло сравниться с этой болью.
А потом, в момент, когда я едва мог все это выносить, боль просто исчезла. Это было внезапно и потрясающе, как солнечный свет после бури в Новом Орлеане. Я достиг точки абсолютного мира и покоя, блаженного ощущения, которое казалось невероятным не только потому, что боль прошла, но и потому, что я испытывал удовлетворение. Каким-то образом я взглянул на свою жизнь словно со стороны. Сначала увидел свое детство в «Бригаде мальчиков», потом скиффл-группу, в которой я находил утешение от школьных кошмаров, дебют The Detours в Шепердс-Буш: Реджи на басу, Гарри на барабанах, я на гитаре. Затем я увидел The Who. Я думал о «Вудстоке» и о том моменте, когда я осознал, что мы наконец-то покорили Америку. Я вспомнил чувство заработанного упорными трудами, выстраданного успеха, потом момент получения Ордена Британской империи в 2005 году – как много это значило для меня, но не потому, что это что-то меняло, а потому, что это служило окончательным признанием того, что мой директор был неправ, когда говорил мне, что я ничего в жизни не добьюсь.
Все мы уникальны. У каждого своя неповторимая жизнь. Но взглянув на свою жизнь по-новому, я понял, что мне несказанно повезло. Посреди этого странного выхода из тела я сказал себе: «Можешь ли ты представить себе, что оставишь после себя?» И тогда все, о чем я смог подумать, была моя семья. Я бы не бросил в беде никого из членов моей семьи. Я был свободен от долгов, значит, с Хизер все будет в порядке, а дети будут всем обеспечены. Я понимал, что сделал достаточно и лежал с чувством покоя. Не то чтобы это был какой-то религиозный опыт. Я не видел света в конце тоннеля, не слышал голоса с небес – может быть, я наоборот спускался вниз по лестнице. Но само чувство спокойствия и умиротворения было прекрасным и возвышенным. Я верю, что смерть – это не конец. Энергия просто переходит из нашего тела куда-то во вселенную. Сегодня, когда я пишу эти строки, я совершенно не боюсь смерти. Меня не прельщает мысль о воскрешении. Я знаю, что исчезну, и меня это устраивает.
Конечно, тем летом я не умер, мое время еще не пришло. Вот он я, три года спустя, и мы все еще в строю. Мы отыграли все те концерты, которые нам пришлось отложить. В следующем году у нас было еще больше шоу, а в этом мы снова увеличили их количество. И это потрясающе. На интервью я часто рассказываю одну небольшую шутку. The Who будоражили всех в былые времена, потому что никто не знал, чего от нас ждать. Теперь мы будоражим, потому что никто не знает, дотянем ли мы до конца шоу. В этой шутке есть доля правды, но последние пару лет были хорошими. Я чувствовал себя прекрасно. Может быть, это из-за того, что я не сильно напрягаюсь, а может быть, я наконец научился расслабляться.
Мне по-прежнему надо бережно относиться к своему здоровью. Потребовалось много времени, чтобы избавиться от боли, и менингит всегда может вернуться. Мне нужно избегать переработок, но я люблю свою работу и все еще могу заниматься ей. Сейчас у меня идет последний тур. Правда, я понятия не имею, как долго он продлится. Когда мы начинали его в 2015 году, я сказал, что это начало долгого прощания. Вероятно, сейчас мы находимся где-то посередине тура. Он продолжится до тех пор, пока мы будем в состоянии это делать. Я смирился с тем фактом, что однажды, возможно, довольно скоро, я открою рот и не смогу издать ни звука. И это будет день, когда я скажу: «Извините, ребята, все кончено».