Моя хранимая Химари

Сложно измерить время в месте, где его по сути не существует. Нет ни прямой необходимости сна, кроме как для передышки натруженных сознаний, ни смены дня и ночи… но если сейчас сверить с актуальным временем наручные стильные механические часы Куэс, закреплённые на её запястье тоненьким чёрным ремешком, то выйдет, что они спешат примерно на полторы недели. Плюс-минус десяток часов. Именно столького субъективного времени нам стоило распутать нелогичную узловатую конструкцию, не имеющую никаких стандартизированных, удобных для модификации точек-блоков компонент, привычных мне по моей системе магии. Даже с моей скоростью работы ментальным телом за меньшее время развеять полностью работу, очевидно, делаемую не один десяток лет Шиничи Амакава и его сыном, не удалось. Магоформа дублировала себя и свои основные точки десятки тысяч раз, создавая «объём» тюрьмы, лишь уменьшающейся при развеивании очередного из блоков, и напоминая своими кое-как логически связанными линиями исполинский запутанный клубок, из-за чего моя основа потратила на анализ этого безобразия столько времени, которого хватило на разговор с Акутагавой, а затем и с Ку-тян. Акутагава был прав… если бы не общество Куэс, это место свело бы меня с ума, ведь я несколько десятков раз опустошил свой источник, а значит без Ку-тян пробыл бы там гораздо… ГОРАЗДО дольше. А ещё, наши паникующие от отсутствия какой бы то ни было информации из внешней среды просто нуждались в знаниях и переживаниях друг друга. Ку-тян… то, что произошло между нами за эти полторы недели можно описать как в несколько строк, так и целой автобиографической книгой. Бесконечные, текучие и неустанные разговоры, рассказы друг другу о ситуациях, в которых пришлось побывать по жизни… мне было гораздо больше чего рассказывать, но и девушка, параллельно щедро делившаяся своей магической энергией могла поддержать этот наш пустой трёп в любое время, когда мне приходилось замолкать из-за необходимости сконцентрироваться. Для меня, и, подозреваю, что для младшей Джингуджи тоже, прошло гораздо больше, чем полторы недели — мы прожили в этой тюрьме целые жизни друг дружки, переживая новые для себя ситуации, так как больше в этом месте, кроме как о друг друге думать долго было невозможно. Пожалуй, если бы кто-то у меня спросил, как насильно сделать разумного самым близким своим человеком… или своим худшим врагом, я бы посоветовал именно рассинхронизированное пространство. Никакая тюрьма в реальном мире не может иметь такого сближающего эффекта, как то место. Даже в самой тёмной яме в проявленной временной реальности раз или два в день приносятся вместе с едой крохи информации: звуки, запахи, быть может новое лицо… а тюремщик изредка ещё и проверяет заключённого на предмет того, не решил ли он покончить жизнь самоубийством. В рассинхронизированном пространстве всего этого не было. Отдых сознанию в виде сна, если его так можно назвать, я давал два раза за эти полторы недели, а Куэс — четыре. Просто потому, что больше не было нужды. Голода и жажды действительно не было. Как и не было и абсолютно ничего нового. Даже в движении клубящегося «материала», из которого состояли «стены» окружающего пространства двигались, судя по всему, по какому-то сложному, но заданному алгоритму, который при желании можно было бы рассчитать и успокоиться, лишившись единственного источника возможной информации. Мы с Куэс Джингуджи стали друг для друга без преувеличения спасением и сохранением целостности личностей.