Моя команда

Я позвонил в «Юнайтед» Стиву Маккларену. В конце концов, за все девять лет профессиональной карьеры я пропустил всего лишь один день тренировок и был уверен, что, если объясню ситуацию, клуб поймет меня. Но я не смог поймать Стива и потому оставил следующее сообщение: «Бруклину плохо. Что будет, если я не явлюсь? Думаю, мне следует остаться с ним».

Никто не связался со мной по телефону в ответ на мой звонок.

Задним числом я понимаю, что не предусмотрел одну вещь: мне следовало сказать в своем сообщении, что я звоню из Лондона, а вовсе не из Манчестера. С другой стороны, некоторая напряженность, существовавшая между мной и нашим отцом-командиром на предмет моей семейной жизни, заставила меня в тот момент предположить, что одного только упоминания Лондона будет достаточно, чтобы привести его в бешенство. К десяти часам Бруклин проснулся, и было очевидно, что ему намного лучше. Я снова сел в машину и отправился в Манчестер. По дороге позвонил Стиву и на сей раз поймал его. Было около полудня, когда ребята уже заканчивали занятие, и я спросил у него, приезжать ли мне сегодня после обеда в Каррингтон, чтобы потренироваться самостоятельно. Стив сказал мне, что делать этого не нужно:

— Но я должен сообщить тебе, Дэвид: старший тренер недоволен.

Не думал тогда и не думаю сейчас, чтобы я сделал что-либо не так, но, разумеется, у Стива в тот момент не было времени на разговоры об этом по телефону. А я считал, что в любом случае к следующему утру все рассосется само собой. И ошибался.

В пятницу утром я пришел на тренировку, и Стив Маккларен сказал мне, что шеф сердит на меня и хочет видеть. Я продолжил тренировку, полагая, что смогу поговорить с отцом-командиром позже. Но все получилось иначе. В то время, когда мы выполняли обычные упражнения по коллективному владению мячом, тот налетел, как ураган, сказал что-то Стиву и затем прокричал мне:

— Бекхэм! Иди-ка сюда. Хочу сказать тебе парочку слов.

Случилось так, что я оказался в самой середине шеренги, которую образовал полный состав первой команды «Манчестер Юнайтед», а перед ней — ее старший тренер. Я попробовал стоять на своем, но шеф и не собирался вступать в дискуссию:

— Ступай и тренируйся с запасными.

Поступить вот так, перед всеми остальными ребятами, — это страшное оскорбление и удар по чувству собственного достоинства для любого игрока, особенно того, кто не считал себя в чем-либо провинившимся. Я отказался, после чего прошагал назад через все тренировочные поля, зашел в раздевалку, переоделся и отправился к своей машине. Но тут что-то все же заставило меня остановиться: «В субботу ответственная игра. Не усугубляй ситуацию. Будь профессионалом и в этом».

Я вернулся внутрь, снова надел спортивный костюм и пошел в тренажерный зал, чтобы поработать самостоятельно. Приблизительно через полчаса сюда по пути в раздевалку заглянул Рой Кин. Я не знал, что вообще творится и как я должен реагировать. Поэтому я спросил у Роя, как, по его мнению, мне надлежит поступить. Он сказал совершенно четко:

— Тебе надо пойти и потолковать со старшим тренером.

На самом деле это должен был сделать сам Рой. А мне следовало проигнорировать его совет. Но я отправился в кабинет нашего отца-командира, постучал в дверь и с ходу попал под самую большую головомойку, с какой мне вообще доводилось сталкиваться в своей карьере. С его точки зрения, я совершенно неправильно расставил приоритеты. Я же, хоть и попросил извинения за свое отношение к возникшей ситуации, однако не отступил:

— Дело не в том, что я не хочу здесь работать, но, на мой взгляд, главным моим приоритетом все-таки должна быть моя семья. У меня был болен сын, и именно поэтому я пропустил тренировку.

Шеф думал по-иному:

— Твоя обязанность — быть здесь, в клубе, а не дома со своим сыном.

Поймите меня правильно: даже если я и не соглашался, то вполне мог понять точку зрения отца-командира, который в это важное время, в самый разгар сезона должен был думать обо всем клубе в целом. Но у него был в запасе еще один аргумент, который на деле превращал принципиальный спор в банальную, хоть и шумную перебранку. Это была фотография, помещенная в тот день в газетах: на ней фигурировала Виктория на каком-то благотворительном мероприятии, проходившем в четверг вечером, то есть сразу наутро, когда я пропустил тренировочное занятие. К вечеру Бруклин окончательно пришел в себя, и Виктория решила, пока он спит, выполнить свое давнишнее обязательство, а это означало, что в течение нескольких часов ее не было дома. Однако шеф увидел ту ситуацию совершенно иначе:

— Ты сидишь с ребенком, в то время как твоя жена где то слоняется и кокетничает с мужчинами.

Именно такие слова: «кокетничает с мужчинами». Думаю, именно тот глумливый тон, которым они были произнесены, и заставил меня взорваться:

— Не говорите о моей жене подобным образом. Как бы почувствовали себя вы, прояви я подобную непочтительность по отношению к вашей супруге?