Моя купель

Пробиться с ходу на переправу не удалось: тысячи машин и повозок с людьми и скарбом запрудили подступы к паромным причалам до отказа, негде руку просунуть. Пришлось поставить полуторку во дворе обкома партии.

Здесь уже было известно, что фашисты танковым тараном прорвали наш фронт и сейчас выходят в район тракторного; обком принимает меры: подняты по тревоге истребительные батальоны, части народного ополчения, идут к тракторному катера Волжской военной флотилии... На тракторном заправляют боеприпасами танки, пригодные к боевым действиям...

Я поднялся на второй этаж обкома в сектор учета партийных документов. В кабинете пусто. Встретил в коридоре дежурного по этажу. И вдруг стало мрачно. Воздух наполнился тягучим и вязким гудением, будто в уши заливалась кипящая смола. По стенам заметались бордового цвета блики. Стекла в окнах зазвенели, как тонкие струны. Тишину прорезал сигнал сирены. Воздушная тревога. Кинулись в приемную первого секретаря. Через открытое окно я взглянул на небо. Взглянул и не поверил своим глазам. Неба не было. Оно куда-то исчезло, оставив рваные клочья своей голубизны лишь на кайме горизонта. Сморщенное солнце уменьшилось и, завернувшись в обрывки облаков, покатилось с полуденного зенита обратно к восточному горизонту...

Армады бомбардировщиков шли медленно, тяжело, неотвратимо. Всплывающие перед ними аэростаты воздушного заграждения моментально воспламенялись. Густая россыпь белесых точек зенитного огня таяла, как хлопья снега перед костром. Черные кресты. Они надвигались на город с разных сторон.

Вспомнив о полуторке с партийными документами, я выскочил на улицу. Гоню машину обратно на Садовую. Успеваю подняться лишь на склоны Дар-горы. Дальше — стоп! — дорога перекрыта зенитчиками.

Над центром города повисли на огромной высоте двухмоторные «Хейнкель‑111». Каждый из них способен нести до четырех тонн бомб. Сейчас повалятся фугасные, предназначенные для разрушения заводских корпусов, крупных зданий и прочих укрытий. Но что это? Под крыльйми «хейнкелей» замелькали серебристо-белые полоски. Они веером разрастаются в огромные зонты так, что весь воздух стал молочно-белым. Все это оседает на центр города, на заводские районы. При соприкосновении с крышами домов, с мостовыми улиц эти предметы воспламеняются. Бомбы-зажигалки. Тысячи, десятки тысяч!.. Огонь яростный, сине-белого цвета. За считанные минуты возникли сотни очагов пожара... От зажигалок вскипает и покрывается огнем асфальт...

Сквозь толщу огня и дыма посыпались фугасные и осколочные бомбы. Гудение новых и новых армад «хейнкелей» и «юнкерсов» теперь растворилось в грохоте взрывов и реве пожаров.

Закачалась земля, подпрыгивают степные дали за Волгой... Армады тяжелых и средних бомбардировщиков волна за волной накатываются на город, разрушая районы в шахматном порядке, квадрат за квадратом. Зенитные батареи одна за другой умолкают. Подавленные массированными ударами бомбардировщиков, они ведут огонь лишь отдельными орудиями уцелевших расчетов. Земля будто обмякла и стала зыбкой. Горят жилые кварталы, рушатся здания...

На Дар-горе я нашел армейских телефонистов. Они помогли мне связаться с начальником политотдела армии. К переправе не прорвался, прошу дать двух-трех бойцов из комендантского взвода.

— Ни одного человека дать не могу, пробивайся сам!.. — ответил начальник, и разговор прервался.

С почерневшего от дыма неба продолжают сыпаться бомбы. Все основные коммуникации города — водопровод, канализация, электросеть — выведены из строя.

В городе разрушены почти все крупные здания. Вся центральная часть объята пламенем невероятно больших масштабов. От большого перегрева воздуха и сотрясений поднялся небывалой силы ветер. Он удлиняет огневые крылья пожара, и теперь кажется — воспламеняется небо и все пространство до горизонта.

Вечером возле паромной переправы встретил заместителя начальника политотдела армии Алексея Дмитриевича Ступова. У него на груди значок депутата Верховного Совета РСФСР. Ступов помог протолкнуть полуторку на паром и тут же передал мне распоряжение члена Военного совета армии: я включен в оперативную группу штаба армии при корпусе народного ополчения.

— Мы оставляем тебя тут временно, дня на три, — пояснил Ступов и, помолчав, уточнил: — Потом явишься в отдел кадров за назначением...

Штаб корпуса народного ополчения находился в Комсомольском садике, рядом с обкомом партии.

— «На подступах к Сталинграду не прекращаются кровопролитные бои, — диктует телефонист сводку в редакцию областной газеты. — Противник, не считаясь с потерями, рвется в город. Но повсюду наталкивается на стойкое сопротивление. Мужественно сражаются зенитчики. Многие из них погибли в неравном единоборстве с вражеской авиацией и с танками. К позициям батарей полка ПВО прорвались немецкие танки. Свыше двадцати атак отбили зенитчики, не пропустив врага в город...»

Постепенно выясняется обстановка на подступах к тракторному заводу.