Всё было почёркано, слово «скажу» было жирно обведено, а потом так же жирно зачёркнуто. Весь лист покрывали стрелочки, переносящие куски вверх-вниз на несколько строк, так что было вообще непонятно, как это читать. Стефани попыталась найти правильный порядок, но быстро бросила — какая разница? Как ни переставляй, смысл один.
Она положила лист на место, внимательно выровняв уголки, тихо натянула джинсы и вышла из фургона, бросив на прощание короткий взгляд на Стивена.
Неспеша пошла к боковому входу, умылась, зашла в комнату переодеться и взять сумочку. Репетиции сегодня были только у главных актёров, вся остальная массовка отдыхала, половина ещё вчера разъехалась по домам и клубам.
Сняв пижаму, она взяла джинсы, но передумала — сегодня прохладнее, чем обычно. Нашла кожаные штаны и тёплую пайту, повесила на локоть кожаную куртку и сумку, обулась и пошла на парковку. Излишне резко сорвалась с места, чуть не стесав угол клумбы, вырулила на шоссе и вспомнила, что не пристегнулась. Потянулась за ремнём безопасности, на полсекунды потеряв управление, испугалась и притормозила, а потом вообще съехала на обочину и остановилась.
Повернула зеркало так, чтобы видеть себя, заглянула в глаза, вздохнула и крепко зажмурилась — в церковь не хочется, вот откуда. И даже не потому, что она выросла в семье атеистов и понятия не имеет, что вообще в этой церкви делать надо, а просто потому, что страшно.
Она выдохнула и опять завела машину. Дорога ложилась под колёса мягко и быстро, гораздо быстрее, чем ей бы хотелось. Припарковавшись в паре кварталов от единственного храма, который знала, Стефани с опаской посмотрела на возвышающиеся над головой величественные шпили.