Моя любимая сестра

– Келли, – продолжает Джесси, – телеканал столкнулся с огромной критикой, когда мы объявили, что не только работаем над выпуском четвертого сезона, как планировалось, но и что поделимся записью ужасного конца без цензуры. Но, так как шоу посвящено расширению прав и улучшению положения женщин, мы посчитали своей обязанностью разоблачить бытовое насилие. Как твоя подруга я знаю, что ты согласна с Saluté. Это так?

Пусть я знаю, что мы не подруги и никогда ими не будем, по телу от этих слов прокатывается теплая волна. Быть частью жизни Джесси – потрясающе. Жаль, что именно так все происходит – конечно, жаль, я же не монстр, – но сколько можно чувствовать себя виноватой. Я заслуживаю здесь находиться, даже больше чем Бретт.

– Вот что я думаю, Джесси, – отвечаю я. – Если бы то, что произошло с моей сестрой, случилось со мной, я бы не хотела, чтобы правда подверглась цензуре, – это словесное отражение встречено едва уловимым кивком Джесси, – только потому, что людям это неприятно. Это и должно вызывать домашнее насилие. Оно должно психологически травмировать. Только так у нас появится причина как-то с ним разобраться.

Мой голос становится громче, Джесси тянется и берет меня за руку. Раздается хлопок, словно мы дали друг другу пять.

– Почему бы нам не начать с начала? – предлагает она, ее пульс бьется под кончиками моих пальцев. И я понимаю, что она не нервничает. Она жаждет этого.

Джесси повезло, что меня воспитывали угождать. Более независимая женщина послала бы ее и вышла из комнаты, преследуемая звукооператором в погоне за дорогим петличным микрофоном. И не озвучила бы, как я, нашу версию правды.

Часть 1 Подготовка к съемкам

Глава 2 Бретт, апрель 2017 года

У четвертого потенциального инструктора по йоге светлые волосы с укладкой в стиле панк и загар культуриста. Ее зовут Морин. Бывшая домохозяйка, которая последние семь лет работала над документальным фильмом о массовой эмиграции племени анло-эве из Носе в юго-восточный уголок Республики Гана. Если бы это зависело от меня, я бы сказала, что лучше нам не найти.

– Спасибо, что проделали такой путь на север, чтобы встретиться с нами, – говорит Келли с милой улыбкой, которую Морин больше никогда не увидит. В тот момент, когда Морин сняла пальто и показала свой розовый спортивный лифчик и слегка обвисший после родов живот, сестра отклонила ее кандидатуру, я это точно знаю. У Келли после родов не осталось никакого живота, поэтому она считает, что дряблое тело – не биология, а выбор. Неверный выбор.

Во время собеседования я в основном молчала – с кандидатами всегда беседует Келли, – но перед уходом Морин с надеждой смотрит мне в глаза.

– Рискну показаться подхалимкой, – говорит она, – но я не могу уйти, не сказав, как повезло поколению молодых девочек, которые видят вас на экранах телевизоров. Быть может, я тоже обрела бы себя раньше, покажи мне кто-то вроде вас, насколько замечательной может быть жизнь, когда принимаешь свою истинную сущность. Это избавило бы моих детей от кучи гребаных страданий. – Она хлопает рукой по губам. – Черт. – Ее глаза округляются. – Черт! – Уже чуть не вылезают из орбит. – Почему я не могу замолчать? Мне так жаль.

Я бросаю взгляд на свою двенадцатилетнюю племянницу, которая сидит в углу и строчит сообщения, не обращая на нас внимания. Она сегодня не должна быть здесь, но собака няньки слопала виноград. Очевидно, какой-то ядовитый. Я поворачиваюсь к Морин.

– Как. Вы. Смеете.

Тишина неловко растягивается. И лишь когда становится невыносимой, я расплываюсь в улыбке и повторяю в шутку:

– Как, черт побери, вы смеете.

– Боже мой. – Морин с облегчением сгибается, упираясь руками в колени.

– Полегче, – бормочет сестра, напоминая этим словом о нашей маме.

Та медленным поворотом головы могла заглушить всю ночь ревущую автомобильную сигнализацию.

– Кстати, у вас удивительная дочь, – говорит Морин, сменив тактику в попытке задобрить мою строгую сестру, но только нет ничего хуже, чем назвать ее дочь удивительной. Поразительной. Экзотической. Какое лицо. Какие волосы. От всего этого у сестры на шее пульсирует вена. «Моя дочь не какой-то редкий тропический фрукт, – иногда огрызается она на исполненных благими намерениями незнакомцев. – Ей двенадцать лет. Называйте ее просто прелестной».

Морин замечает изменения в выражении лица Келли и снова обращается ко мне.

– Еще вам стоит знать, – она накидывает ветровку на плечи и просовывает одну руку в рукав, – что в местной библиотеке уже появился лист ожидания для вашей книги. Передо мной всего два человека, но все равно. Вы ведь ее еще даже не написали.

Я предлагаю ей тарелку с традиционными пончиками из Grindstone. Хотелось бы мне знать, что не так с Dunkin. Но Келли прочитала про дизайнерские пончики на Граб-стрит и настояла на том, чтобы мы по пути остановились в Саг-Харбор.

– За это получаете с кленовым сиропом.