Моя любимая жена

— Это лишь внешняя оболочка «китайской цены». — Девлин покачал головой. — Настоящая «китайская цена» — это те компромиссы, на которые мы вынуждены идти, чтобы работать здесь. Забудьте всю чепуху относительно древности китайской цивилизации. Забудьте пропагандистские россказни о четырехтысячелетней истории. Китай остается растущей страной. А некоторыми болезнями лучше переболеть, пока ты молод.

Они стояли у окна. Солнце только что село, но сумеркам не удалось завладеть Пудуном. Буквально тут же весь район залило множество искусственных огней. Билл и Девлин молчали. Каждый чувствовал себя завоевателем, и это зарево заменяло им золотые россыпи.

Биллу захотелось поскорее отправиться домой. Поездка в Яндун оставила не только грязь на его ботинках и пятна на костюме. Было еще что-то, чему он не пытался искать объяснений. Вернуться домой, тихо улечься рядом с Беккой и просто держать ее своих объятиях. А может, они перейдут в его спальню, чтобы не тревожить Холли. Тогда дело не ограничится только объятиями.

Билл уже шел к лифту, когда из офиса Шейна донеслись возбужденные голоса Юргена и Вольфганга. Они о чем-то говорили по-немецки, затем переводили очередную порцию своих проблем на ломаный английский. Заслышав шаги, Шейн выскочил в коридор и схватил Билла за руку.

— Дружище, они так напуганы случившимся, что того и гляди наложат в свои lederhosen,[23] — со вздохом поведал Шейн. — Боятся, как бы эта шайка журналистов не написала чего-нибудь.

В ответ Билл тоже вздохнул, но останавливаться не стал.

— Давай сводим их куда-нибудь, угостим пивом или чем-нибудь покрепче и успокоим бедняг. Я скажу, что все это мелочи, ты меня поддержишь. Как-никак нам с ними еще работать и работать.

— Вообще-то я собираюсь домой, — сказал Билл. — И так который день подряд не вижу жену и дочь.

— Одна порция, дружище. Всего одна. Ради корпоративной солидарности.

— Ладно, — согласился Билл. — Но только одна.

На той же улице Тун-Жэнь помещался ирландский бар со звучным названием «Ни дна ни покрышки». Им владел рослый швед, не имевший ни капли ирландской крови. В баре всегда было людно. Посетителей привлекали футбольные матчи, идущие по Star TV, с комментариями на кантонском диалекте, разливное пиво «Гиннесс» и живая музыка, исполняемая манильским оркестром.

— В Азии их встретишь повсюду, — сказал Шейн, кивая в сторону оркестра.

Похмелье миновало, и он был готов к новому вечеру.

— Мне нравятся филиппинцы, — продолжал он. — Их певцы действительно поют, а музыканты — играют, а не кривляются под фонограмму. На Западе они пошли бы по традиционной дорожке: записали диск или выступили в каком-нибудь телешоу. А здесь они играют «живьем», развлекая таких, как мы.

Шейн допил кружку и заказал вторую.

— Начинаешь думать, что вся музыка состоит из филиппинцев, — добавил он.

Билл с интересом наблюдал за ним. Сейчас рядом сидел не просто Шейн, которого он видел ежедневно, а Шейн, вожделенно глядящий на миниатюрную филиппинскую певицу. Женщина, чуть откинувшись назад за портативным синтезатором, добросовестно исполняла старый хит «We've Only Just Begun» популярного некогда дуэта «Карпентерз».[24] У певицы были длинные иссиня-черные волосы с крашенными в белый цвет кончиками. Филиппинка улыбалась, встряхивая своей гривой, и тогда казалось, что самый темный угол в баре озарялся светом. Немцы глотали пиво и откровенно глазели на нее, забыв про инцидент в Яндуне.

— Кто она такая? — спросил Билл.

— Росалита, — с неподдельной нежностью ответил Шейн. — Их оркестр называется «Росалита и парни с бульвара Роксас».

— Ты ее знаешь? — задал новый вопрос Билл.

Похоже, Шейн только и думал об этой женщине. Австралиец нехотя повернулся к Биллу.

— Я помню тебя с твоей женой, — вдруг сказал он. — Да, с твоей Беккой. Помню, как впервые увидел вас на том обеде. И я завидую тебе, Билл. — Он вновь повернулся к сцене. — Понимаешь, такая жизнь не может продолжаться вечно.

Росалита опять тряхнула черной гривой, улыбнулась белозубой улыбкой и качнула миниатюрным задом. На талии у нее был повязан экзотический пояс лимонно-желтого цвета. Брюки певицы облегали ее тело столь же плотно, как мокрый купальный костюм.

Немцы шумно облизывались.

— Она сделала татуировку, — вполголоса сообщил Шейн, осторожно наблюдая, как Билл воспримет эти слова.

— Ну и что? — пожал плечами Билл. — Сейчас множество женщин украшают себя татуировкой.

— Но у Росалиты это не просто узор. У нее вытатуировано «Том».

— А это еще кто? — спросил Билл, немного подумав над услышанным.

— Какой-то козел, — ответил Шейн, заметно мрачнея. — Так она говорит. Просто один из козлов.

После небольшого перерыва оркестр заиграл другой романтический хит былых времен — «Penny Lover» Лайонела Ричи.[25] От недавней веселости Росалиты не осталось и следа. Она пела с безудержной меланхолией. Черные волосы закрывали ей лицо. Шейн вздохнул. Билл просто слушал песню и вдруг почувствовал, что к пению и музыке примешались другие звуки: покашливание, сдавленные смешки, характерные для мужчин, стремящихся уломать женщину.