Моя любовь, моё проклятье

Полина остановилась на пороге, пошарила глазами по залу – нигде его не обнаружила. Зато увидела, что Ремир Ильдарович танцует, и не просто с ноги на ногу перетаптывается, а такие пируэты выписывает, что она аж опешила.

Она проскользнула на своё место, озираясь по сторонам, и лишь убедившись, что Никиты действительно нет в зале, облегчённо вздохнула.

С Ремиром танцевали ещё Максим Викторович, Супрунова, новенькая Юля и Лиза.

Но вскоре к ним стали подтягиваться и остальные, замыкая Долматова в постепенно расширяющийся круг. Пританцовывали они все как-то однообразно, больше топтались на месте, ну и немного взмахивали руками, локтями, покачивали бёдрами, плечами.

Он же ушёл в танец с головой, и при этом так и лучился счастьем. Вскидывал голову, сиял белозубой улыбкой. Двигался он, пожалуй, даже чересчур раскованно, но при этом с какой-то животной, завораживающей грацией.

Она залюбовалась, даже не понимая, что это за танец у него такой. А он не только самозабвенно выплясывал, но и с азартом подпевал Джо Джонасу: «U! Nа-nа-nа-nа-nа-nа! Kissing strangers»*.

Полина поймала себя на том, что невольно улыбается, глядя на него, а на душе разливается тепло так, что даже недавняя встряска с Хвощевским стала казаться далёкой и как будто ненастоящей.

А потом он вдруг вытянул из круга за руку какую-то девушку, кажется, тоже из бухгалтерии. Обнял её, смеясь, закружил. И смотрел на неё, не отрываясь.

Полине показалось, будто сердце бритвой исполосовали. И тепло в один миг обернулось колючим холодом.

На пустующее место Хвощевского подсел какой-то мужик, она вроде его и не видела ни разу прежде, но он обратился к ней по имени:

– Что, Полиночка, грустим? Предлагаю выпить, познакомиться поближе…

Она лишь мрачно на него взглянула.

– Уйдите, а?

Мужичок, к счастью, оказался более понятливым, чем Хвощевский и сразу же отсел.

Зато Ремир отрывался по полной. Бесстыжая бухгалтерша висла на нём, прижималась пышной грудью, а он улыбался и млел! А потом ещё и поцеловал её не то в висок, не то в ухо!

Полина задохнулась от боли. Сжала в пальцах салфетку, опустила голову, сморгнула, раз, другой, пытаясь… нет, не успокоиться, а хотя бы не заплакать при всех.

«Не смей! Не будь тряпкой!».

А губы у самой не слушались, дрожали. Что вообще такое? Сама себя не узнавала. Сидит тут, страдает, еле сдерживая слёзы, как неудачница, как отвергнутая воздыхательница, как невзрачная, одинокая, незванная гостья на чужом празднике. А ведь это она всегда блистала, она могла понравиться почти любому…

Только когда это было? Да и не надо ей любому. Плевать на всех. А вот он… Он такой, что аж сердце щемит…

«Ну посмотри на меня! Взгляни хоть раз!».

Но Ремир глаз не сводил с ненавистной бухгалтерши.

Выйти бы туда, в их развесёлый кружок, затмить бы их все, чтобы он наконец заметил её!

Однако странное дело – сейчас она даже сил в себе не могла найти на такую, в общем-то, ерунду. Казалось, под страхом смерти она не смогла бы танцевать рядом с ним. И непонятно откуда взялись это дурацкое стеснение, эта совершенно чуждая ей робость.

Но он-то… Зачем он так поступает? Зачем весь вечер игнорирует её? Зачем в открытую флиртует с другой? Зачем так мучит? Ведь ему она, Полина, нравится. Это точно, не может она ошибаться.

И он знает, что нравится ей, во всяком случае, догадывается, не может не догадываться, если уж по всему офису слухи ходят. Да даже и не в слухах дело, он просто знает и всё. А Полина это чувствует, по взгляду видит, по напряжению, что всегда возникает между ними.

И вот зная про неё, он ведёт себя так? Намеренно делает ей больно? Но почему? Зачем так её мучить? К чему такая жестокость?

Полина щедро плеснула себе в бокал Ле Деньер. Не хотела же пить… Но такой ком встал в горле, что дышать больно.

Однако и вино не помогало. В голове разлилась тяжесть, а в груди как болело, так и продолжало болеть. Точно нож воткнули. Да какой там нож! Будто искромсали всю.

Она наполнила ещё один бокал. Нечаянно всхлипнув, выпила и его. А потом ресторанный диджей включил «Под веткой омелы»**, и Ремир ещё откровеннее прижал к себе чёртову бухгалтершу, сцепил руки у неё на талии, низко наклонил к ней голову…

Уж это вынести Полина совсем не смогла. В глазах нестерпимо защипало.

«Какая ж я дура, размечталась!», – снова вырвался предательский всхлип.

Хорошо, что никто не услышал. Надо уходить. Проигрывать тоже нужно уметь, не теряя лица. А если она пробудет здесь ещё хоть чуть-чуть, от этого лица, похоже, и вовсе ничего не останется. Она залпом допила бокал, взяла клатч и вышла из зала.

В холле присела на банкетку. Набрала телефон такси, сообщила адрес.

Не надо было вообще приходить на этот проклятый корпоратив! Ещё и надеяться на что-то. Не вечер, а какая-то пытка. На глаза всё-таки навернулись слёзы.

«Нельзя! Не здесь!», - шмыгнув носом, велела себе она. Но дрожащий плач уже вовсю рвался наружу.

Полина кинулась в уборную, уповая, что там никого нет.