Моя (ЛП)

 Он резко очнулся, его тело скрючилось на столе. Крики, исходящие из-под кляпа, не ложились под музыку, и я нахмурился, напоминая себе вернуться к связанным узлами затычкам, замещающим вату. Капли одна за другой исчезали из пипетки.

 Я вспомнил, как родители вынудили меня изучить игру на виолончели. У всех и друзей были дети, играющие на пианино или на скрипке. Моя мама не любила звучание виолончели, но ей нравилась сама идея. Как и сама идея о сыне, способном играть на инструменте. Вот чем можно похвастаться!

 Сначала я ненавидел ее, но потом стал практиковаться в одиночестве своей комнаты. Когда я поднял виолончель, установив ее перед собой, я осознал, что мне понравилось. Понравилось, как моя рука держала гриф. Понравилось, как я водил смычком по струнам. Как низкие ноты лились из-под древка вместе с дрожью моего тела. Как ноты скользили через меня, словно волны.

 Но как только моя мать поняла, что я полюбил виолончель, она продала ее, купив вместо этого рояль. Но я никогда не играл по другим нотам.

 Кап-кап-кап. Нитрат серебра прожигал раны, которые уже становились зараженными. Воздух врозь всей операционной не был стерильным. Я вспомнил уроки в медицинской школе. Один из первых научных экспериментов, доказывающих, что инфекции могли перемещаться по воздуху, заключался в сознательном заражении пациентов. Это относилось к тому, что мои преподаватели называли негуманным. Врачи помещали инфицированного пациента рядом со здоровым. И единственное, что было между ними – это сетка. Они никак не контактировали, но инфекция передавалась от одного к другому. Из чего можно было вынести, что болезнь распространялась по воздуху так же легко, как и при физическом контакте.

 И это негуманно? Хоть какие-то знания об этих болезнях наверняка спасли впоследствии тысячи жизней. Я не мог осуждать тех врачей за их методы. Они думали, что их действия — к лучшему.

 — Все, что я делаю, – к лучшему, — сказал я, капая нитратом серебра на лицо Мистера Стидхилла. А он кричал вновь и вновь, не понимая. Его мышцы дергались под каплями концентрированной жидкости. Глаз потускнел, покраснев. Я бы распылил его с физраствором, но ему, на самом деле, не было нужно зрение в обоих глазах. Вместо этого, я капал нитратом серебра на один из них.

 Ох, как он взвыл! Это был славный звук, хоть и приглушенный.

 — Теперь вы проживете дольше, — сказал я, похлопывая Мистера Стидхилла по плечу. — Знаю, быть может, это вовсе и не то, чего вы хотите, но все к лучшему.

 Музыка всё еще играла, когда я убирал нитрат серебра, откладывая его на хранение на соседний с операционным столом столик. Не думаю, что Саре стоит возвращаться в эту комнату. Лучше будет держать ее в библиотеке.

 Да, это сработает. Насвистывая, я вымыл руки в раковине, радуясь своей роли в уравнении. Мистер Стидхилл скоро бы умер, то есть у меня в наличии было всего несколько дней. И у меня были мысли, как их использовать, хоть и не совсем ясные. Но, в любом случае, я был рад держать его при себе ради забав, ведь на этой неделе клиентов больше не ожидалось. Возможно, он бы предложил мне заплатить за свою свободу.

 И Сары. Сара. Мой новый инструмент для изучения. До сих пор я понял в ней лишь малую частицу, но все же был уверен в своих силах узнать больше. Гораздо больше. Я не знал ее, но мне хотелось раскрыть все желания, руководящие ей, все тонкости. Все то, что она хотела от моих пальцев и губ. Она была новой и невинной, и, хоть я и не знал наверняка, останется ли она, я мог бы узнать о ней больше, пока держал бы здесь. И вскоре я бы выведал все ее тайны.

 Вскоре я заставил бы ее тело петь.

Сара 

Мои пальцы зашевелились, дернувшись на боку. Эффект неподвижности быстро выветривался. Вскоре я смогла уже полностью поднять правую руку. Я одернула платье, удерживаемая ремнями. «Рабочую» руку использовала при этом для поддержки. Мое тело все еще болело без освобождения, но разведка была важнее. С трудом подавив боль в теле, я огляделась.

 Библиотека была не очень большой. Позади дивана была стена, полностью заставленная книжными полками. Я пыталась выяснить, где находится выход. Мы прошли через эту стену, в этом я была уверена, но вспомнить, какая именно её часть служила дверью, я не могла. Может, там скрытый переключатель или что-то вроде того. Помню, что он был с той стороны, но был ли с этой?

 В углу стоял журнальный столик. На нем покоилась витражная лампа, проливая по комнате тусклый свет. И там была еще одна дверь, настоящая дверь, что вела в другую часть дома, которую я никогда раньше не видела.

 Я пришла в этот дом, будучи Сьюзен, но сейчас я исполняла другую роль. И пока я озиралась, силясь найти путь к побегу, я вживалась в новый образ. Стереотипно, конечно, но я миллион раз видела этот образ в кино. Выжившая жертва. Выжившая – сильная женщина. Она ничему не позволит стать на пути к ее цели.

 А какая у нее цель? Запросто. Сбежать. Любыми возможными способами.