Моя лучшая книга

И никаких книжек в Германии не издавал, и никаких гонореев не получал. Вот он, мой годовой доход, и я теперь честно могу смотреть народу в глаза. – И он устремил в зал свой мутный взор, а народ стал дружно отводить свои глаза от его упорного, честного и нахального взгляда. – А таперича, – продолжал председатель, – пущай наш фермер Иващенко подаст свою декларацию, и мы тогда поглядим, как у нас будет развиваться фермерское хозяйство на селе.

А надо сказать, когда у нас объявили фермерство, народ, конечно, в это дело хлынул, но не весь. Всего трое их хлынуло – Степанов, Горохов и Иващенко. Пришли они к председателю и потребовали землю и свою долю колхозного имущества.

Председатель сказал:

– Точно, положено вам три участка за лесом до болота. А что касается колхозного имущества, то оно вам, конечно, тоже положено в размере одного хрена на одно грызло. А ежели права качать начнете, то народ меня тут же поддержит и может привести аргументы. Не верите?

Фермеры сразу поверили, но народ аргументы все равно привел. Одному фермеру сразу дом спалили, другой не стал дожидаться аргументов, взял ссуду и ударился в бега. А Иващенко, самый упорный, купил ружье помповое, собаку завел, помесь волкодава с горлохватом, и стал бычков разводить, оставаясь бельмом на глазу у всей деревни. Не любили его шибко. И не потому, что он плохой, а потому, что не любили, и все. Однако побаивались. Однажды полезли к нему двое наших. Просто так, «на вшивость проверить». Так он их обоих поймал и под дулом ружья заставил одного сечь другого. И что вы думаете, один портки снял, а другой его выпорол, потом поменялись. А затем втроем выпивать сели. Правда, сидел фермер один, остальные стоя пили. И заявлять потом ни на кого не стали, а на кого заявишь, сами же себя выпороли. Вся деревня потом со смеху помирала.

– А второй вопрос, – продолжал Егорыч, – это то, что наш дорогой президент объявил беспощадную войну коррупции в высших эшелонах власти, чем мы и будем с вами сегодня заниматься. Вот что, оказывается, уважаемые граждане-господа, мешало нам здеся жить по-человечески. И мы на этот призыв откликнемся, а затем вместе с генеральным прокурором Скуратовым пойдем к нашим базарно-рыночным отношениям светлого будущего капитализма с человеческим лицом. А кто поведет себя как на выборах в Думу, тому я устрою козью морду без человеческого лица!

А надо вам сказать, что перед выборами в Думу появились у нас в деревне подозрительные личности, которые призывали голосовать за Жириновского, а не то грозились всех отправить в Израиль и сделать там не то обрезание, не то харакири. Народ, конечно, перепугался, и в день выборов напились все так, что вообще голосовали только за закуску. Егорычу тогда, конечно, попало, и он теперь старался вовсю.

– Какие, – спрашивает, – будут предложения по поводу борьбы с коррупцией в высших эшелонах власти?

В зале повисла гробовая тишина.

– Ну, может, вопросы есть? – спросил Будашкин.

Прасковья-скотница спросила на всякий случай:

– Вот это, в эшелонах, это что же, опять в эвакуацию, что ли?

– Какая эвакуация? – психанул Егорыч. – Никакой эвакуации. Высшие эшелоны власти – это начальство. То есть надо бороться с коррупцией, невзирая на должности. Вот в газете пропечатано: «привлечены к уголовной ответственности замминистра, еще два замминистра уже сидят». В общем, теперь даже начальство сажают за коррупцию в высших эшелонах власти.

– А у нас-то в деревне, я извиняюсь, кто в этих эшелонах катается? – спросил конюх Семенов.

– А то ты не знаешь, кто у нас начальство. Вот Егорыч, вот я – председатель, таперича мент наш Кузьмич тоже начальство.

– И что же, – продолжал Семенов, – вас теперь, что ли, сажать за это?

– Ну, если ты меня уличишь в коррупции – сажай! Давай, уличай меня, гнида! – сказал Будашкин.

Опять нависла гнетущая тишина, в которой раздался голос доярки Насти:

– Вы меня, конечно, извините, но я хочу узнать, что такое коррупция. Я ведь в этих ваших эшелонах не шибко разбираюсь.

Сторож поддержал:

– Вот она что такое, эта коррупция, чтоб за нее сажать?

– Ну, коррупция, – сказал Егорыч, – это, понимаешь, взятки. Я дал, ты взял, – сказал он сторожу.

– Чего-то я не помню, чтобы ты мне дал, а я чего взял.

– Значит, у нас с тобой нет коррупции, – сказал Егорыч.

– А наоборот было, – продолжил сторож.

– А вот этого я не помню, – сказал Егорыч.

– Ну, это к примеру, – вступил Будашкин, обращаясь к Насте. – Вот мне, допустим, что-то от тебя нужно. Чего у тебя есть. А у меня нет. Я говорю: дай! А ты говоришь: подпрыгни! Тогда я тебе чего-то даю. Ты берешь. После чего и ты мне уже даешь, поняла?

– Поняла, – сказала Настя, – только все равно я тебе не дам, стар ты для меня.

Все засмеялись.

– Нужна ты мне больно, – сказал Будашкин, – это я тебе объясняю, что такое коррупция. Поняли теперь, мужики?

Мужики почесали головы, а один сказал:

– Вот это то, что ты у Настьки просил, раньше это по-другому называлось.

Все опять засмеялись.