Моя малышка

– Женька с тётей Норой переехали в однушку на Сходненской. Он теперь грузчик цемента на стройрынке.

– А тётя Нора?

– Торгует билетиками на метро.

– Билетики на метро?! – переспросил я. Как умудрилась эта длинноногая красотка угодить на место билетёрши, а её избалованный сын стать одним из обсыпанных серой пылью парней, целыми днями таскающих тяжёлые мешки?! Я вспомнил, как Женька раздаривал малознакомым ребятам во дворе желанные и недоступные в ту пору ботинки «Мартинс» и часы «Свотч». Всё оплачивал отчим Серёга. Оказалось, что года три назад он потерял бизнес, пережил инфаркт, продал квартиру, купил тёте Норе с Женькой однушку на окраине, а себе яхту в Греции. Теперь за деньги катает богатых европейцев по волнам…

Однажды мы с Женькой гоняли на великах по Воробьевым горам. У него был «Швинн» из сплава легчайших металлов за восемьсот долларов, у меня – старая «Десна» со скрипучим седлом. Нам было по шестнадцать, стоял теплый август, вторая чеченская война успешно начиналась. Мы пили пиво из больших пластиковых бутылок и толкались ногами, не сбавляя скорости. Я толкнулся неловко, ступня вмиг проскочила между спицами крутящегося швинновского колеса. Хорошо, Женька тормознул, а то открутило бы мне ступню, как пить дать. Нога застряла намертво. Боль не чувствовалась. Мы были настолько пьяны, что случившееся дико смешило. Это же чудо – просунуть на ходу ногу между спицами соседнего велика, когда она даже и не на ходу туда не пролезает. Я скакал рядом с Женькиным велосипедом на одной ноге. От смеха Женька выпустил из рук «Швинн» и стал хлопать себя по коленкам. Я принялся ловить падающий «Швинн». Его колесо изменило положение, и лодыжку пронзила резкая боль. «Швинн» стал частью меня, малейшее его движение отдавало страданием моей ноги, а Женька не мог унять смех. Я был точь-в-точь как смертельно раненный из кино, ловящий собственные кишки, вывалившиеся из распоротого живота. Потом Женька успокоился и помог мне освободиться. Слегка протрезвевшие, мы поехали домой…

Повсюду на улицах стояли большие клетки, доверху наполненные арбузами. Каждую сторожил усач в чёрных брюках.

– Интересно, почему арбузы прячут в клетки?! – крикнул Женька через плечо.

– Чтобы не сбежали!

– Чтобы не спёрли! Мы вчера с Борькой гуляли, а около дома арбузы просто горой навалены. Смотрим – хачик спит. Я взял крайний арбуз, и мы свалили.

Я всегда завидовал Женьке, ловко ворующему всякую всячину. Делал он это не из необходимости, а ради забавы. Виски из супермаркета, шмотки из Стокманна, арбузы из клеток. Я вот не могу ничего украсть, на меня столбняк какой-то находит. Таких, как я, ловят.

– А давай арбуз разобьём? – предложил Женька, притормаживая возле очередной клетки.

– Зачем?

– Красиво!

Не успел я ответить, как он уже спешился и начал торговаться с усачом. Арбузы напоминали зелёные пузыри, которые распирает изнутри. Женька повесил на руль пакет с десятикилограммовым чудищем, и мы медленно покатили велосипеды в каштановую рощицу, шелестящую между цирком и Детским Музыкальным театром. Женька прислонил «Швинн» к дереву, вынул арбуз из пакета и, разбежавшись, швырнул его что есть мочи о ствол самого крупного каштана. Раздался хруст – зелёная голова раскололась на части. Брызнула мякоть и косточки.

Женька задумчиво поднял кусок покрупнее, откусил, выплюнул несколько костей:

– Вкусный, попробуй.

Красная мякоть таяла во рту, алые ручейки стекали по подбородку.

Мы с Борей пошли на второй круг вдоль монастырского пруда. В парке никого не было, февральская ночь загнала людей в дома.

– А как его «Швинн» поживает?

– Продал, чтобы от армии откупиться, но его всё равно загребли…

– Как загребли?! Ты же говоришь, он на стройрынке!..

– За старый велик много не получишь. Но в части сделали анализ… короче, у него гепатит. Выгнали Женьку из армии…

Смешно… То есть грустно, конечно… Но всё равно смешно! Никогда не слышал, чтобы призывника выгнали из российской армии! Узнаю старого друга! У меня даже настроение улучшилось после депрессняка, нагнанного Борей.

– А я долго болел… – Боря неожиданно сменил тему.

– Что такое? – невнимательно спросил я, представляя, как буду пересказывать знакомым историю Женькиного призыва. Боря молчал-молчал, а потом пояснил:

– Что-то на меня нашло… на людей стал кидаться… приступы немотивированной агрессии… в общем, провёл несколько месяцев в психиатрических клиниках и… алкоголь запретили…

Когда нам исполнилось семнадцать и федералы взяли Грозный под контроль, мы втроём посещали концерты в Московской консерватории. Борина мать, решившая отвлечь сына от только начинающихся университетских пьянок, устроила нам по большому блату постоянный пропуск в консерваторию. Разумеется, моё и Женькино воспитание её не волновало, но без нас Боря ни в какую консерваторию точно бы не пошёл.