И, клянусь Богом, она была права! Они никогда этого не делали!
Никакого истеричного безумия в адрес Дитрих — она внушала трепет Затаенного Дыхания. Пусть газеты печатают свою ложь — народ Парижа обожал ее.
Брайан, неизменный рыцарь-защитник, волновался по поводу «брючных» статей, появлявшихся в британской печати, и в одном из своих писем дал ей непрошеный совет. По отношению к Дитрих такие шаги никогда не были разумны. Каждого, кто не был с ней согласен, она считала «адвокатом дьявола».
Мать прокомментировала:
— Право же, Брайан никак не может остановиться. Он думает, что это я изобрела штаны. Он что, никогда не слышал о Жорж Санд? Я-то думала, он образованный человек! Раздули невесть что! — и продолжила чтение:
—
Мать оторвалась от письма.
— «Увы»? Когда кончится это ля-ля? Прямо Шекспир!
Брайан определенно как-то напортачил в этом письме. Из всех людей, влюбленных в мою мать, он был моим самым любимым, и я не хотела его потерять. Я наблюдала за ее лицом с тревогой.
Но когда она кончила читать, все было в порядке, она не сердилась.
— Брайан тебе посылает свою любовь, радость моя. Как только работа закончится, он приедет в Париж.
Когда в комнату вошел отец, мать протянула ему письмо Брайана, сказав:
— Милое письмо от Брайана. Прочти, что он пишет про штаны. Это очень смешно! — и она ушла одеваться.
Отец выбрал из своего золотого портсигара сигарету, захлопнул крышку, засунул портсигар в карман своей кашемировой тужурки, прикурил от прекрасной зажигалки Картье, устроился в парчовом кресле у доходящих до самого пола французских окон и начал читать. Я стояла и наблюдала за его лицом. Мне не нравилось, что отец читает то, что ей написал Брайан. Никакой истинной причины для недовольства у меня не было, но все же я чувствовала себя при этом неловко. Одно было ясно: когда я увижу Брайана в следующий раз, мне придется сказать ему, чтобы он не использовал слова «Увы!» в письмах к ней.