Седьмого ноября в театре Шейди Гроув в Мэриленде, на окраине Вашингтона, моя мать заканчивала в третий раз петь на бис. Здание театра имело сферическую форму, зрители сидели вокруг сцены, и мать часто меняла положение у микрофона, чтобы ее было слышно во всех частях переполненного зала. Но вот сверкающая фигура повернулась и, сделав несколько шагов, приблизилась к краю сцены, чтобы поприветствовать оркестр и безупречного дирижера. Дитрих отвесила свой знаменитый поклон: ноги совершенно прямые, сгибается только верхняя часть туловища — так низко, что макушка в парике чуть не касается пола, — правая рука в благодарном жесте простерта к дирижеру Стэну Фримену. И вдруг, оступившись, она свалилась в оркестровую яму. Фримен, видя, что Дитрих падает, вскочил на вращающийся табурет в отчаянной попытке ее поддержать, но опоздал. В следующую секунду она, пугающе неподвижная, уже лежала между пюпитрами. К ней стремительно протянулось множество рук, но она прорычала:
— Не трогайте меня! Очистите зал! Очистите зал!
Меня разбудил резкий телефонный звонок. Я схватила трубку и услышала встревоженный голос маминой костюмерши:
— Мария! Мы звоним из театральной уборной. Случилась беда. Я передаю трубку матери…
Сон как рукой сняло.
— Мэсси?
Я слышу, как она прерывисто дышит, пытаясь что-то сказать. Смотрю на часы: четыре тридцать утра по лондонскому времени. Значит, в Мэриленде одиннадцать тридцать, только что закончился концерт.
— Слушай, Мэсси. Вздохни поглубже… говори медленно… расскажи, что случилось. — Я произношу эти слова, как военную команду. Это единственный способ заставить ее взять себя в руки.
— Я упала, — шепчет она.
Я в шоке. Комнату заполняет страх. Я продолжаю выкрикивать вопросы.
— Сломала что-нибудь?
— Нет.
Хоть я и знаю, что парик должен предохранить ее голову от удара, все-таки спрашиваю:
— Голову ушибла?
— Нет.
— Хорошо. А теперь скажи…
— Да.
О Боже! Я набираю в легкие воздух и продолжаю:
— Какую ногу?
— Левую.
Господи! Ту, в которой слабее пульс.
— Расскажи мне подробно, не торопясь, что произошло.
От шока ее тон смягчился; она говорит, как девочка, рассказывающая, что с ней стряслось в школе:
— Ты же знаешь, как я всегда кланяюсь в конце и представляю своего дирижера — протягиваю руку, чтобы указать на него зрителям. Ну вот, а сегодня Стэн Фримен сдуру вообразил, будто я хочу пожать ему руку, вскочил на вращающийся табурет, схватил меня за руку, потерял равновесие, упал и потащил меня за собой. Как только я оказалась на полу, я поняла, что все не так плохо: платье в порядке и парик на месте. Но ты ведь знаешь, платье такое узкое, что я не могу в нем встать, да мне и не хотелось, чтобы зрители увидели… в общем, я лежала и кричала перепуганным музыкантам, чтобы меня оставили в покое и чтобы освободили зал. Потом я почувствовала на ноге что-то мокрое, увидела кровь и поняла: меня надо отнести в уборную, но зрители
— Правильно сделала. А теперь внимательно меня выслушай. Ни в коем случае
Она перебила меня:
— Мы уже сняли колготки. Пришлось снять они были все в крови, и чулок тоже.
Теперь я понимаю, как плохо дело. Эластичный чулок стащили с ноги вместо того, чтобы разрезать, а это значит, что наверняка драгоценная кожа содрана. Мать, скорее чтобы просто настоять на своем, начинает спорить:
— Я не могу в госпиталь. Там фотографы, репортеры…
Я уже ищу номер телефона «Пан Ам».
— Мама, я вылетаю. Не хочешь в госпиталь — вызови хотя бы врача. Нельзя допустить заражения. Ты меня слышишь? Нужно промыть и перевязать рану, тебе должны дать лекарство. И еще ввести противостолбнячную сыворотку — пол в театре грязный. Позвони Тедди Кеннеди. Он найдет подходящего врача в Вашингтоне.
— Ты прилетаешь? Когда?
— Первый рейс из Лондона в десять утра. Попробую на него попасть. В Вашингтоне я буду… — я смотрю на часы: пять утра, — сегодня около шести вечера, по вашему времени. А сейчас возьми два кусочка сахара и положи под язык. Пускай тебя завернут в одеяло, чтобы было тепло, и отвезут в гостиницу. И не поднимай высоко ногу.
—
Я забронировала билет на первый утренний рейс. Поскольку Билла не было дома — он уехал по делам в Нью-Йорк, — я позвонила своему женатому сыну, который жил в Лондоне:
— Пит, прости, что так рано — мне нужна твоя помощь.
— Да, мам. Валяй!
— Она упала в Вашингтоне и открыла ногу.
— О Господи!
— Я должна лететь… вы с Сэнди сможете присмотреть за Полом и Дэвидом?
— Ну конечно! Мы прямо сейчас приедем, накормим их завтраком и отправим в школу. Не волнуйся, здесь все будет в порядке — поезжай!