Ситуэллы молились, историк Уилл Дюран, чрезвычайно обеспокоенный, запаковал вещи, вызвал машину и умчался на самой высокой скорости, столь любимой моей матерью, в сторону виллы Моэма. Более любознательные джентльмены заказали в Париже мощные бинокли, телескопы, книги по астрономии, которые должны были доставить по железной дороге и на машине. Потом они занялись расчетами — когда же произойдет Армагеддон, а их дамы тем временем посещали косметические салоны и прикидывали, в каком из многочисленных вечерних платьев лучше войти в вечность. Им уже несколько наскучило загорать на каменистом пляже и, глядя на спокойную воду Средиземного моря, думать, идти ли к ланчу или уже пора одеваться к обеду, так что передвижение этой пламенной планеты внесло приятное возбуждающее разнообразие. Эвелин Уолш Макклин, владелица бриллианта «Надежда», пользующегося дурной славой — по слухам, он убивает человека, притронувшегося к нему, — отбросила опасения, извлекла смертоносный камень из сейфа и позволила смельчакам гладить его. Мы все решили, что этот бриллиант — самое уместное украшение для первого бала в честь уничтожения Земли.
Роковая ночь превратилась в сплошное празднество. Мужчины в смокингах или белых клубных пиджаках, женщины в вечерних платьях из атласа, шифона, кружев, органди, пике — дух захватывало от всей этой роскоши. Огромные хрустальные вазы с икрой меж гор нарубленного льда на узорных серебряных подносах. Дом Периньон, Тейтенджер, шампанское Вев Клико в хрустальных бокалах баккара в форме тюльпанов — пенящееся бледное золото в лунном свете.
Некоторые гости предпочитали «Черный бархат», полагая, что пиво «Гиннесс», смешанное с пенящимся шампанским, больше подходит для последнего тоста. Кто-то выбрал «Пинк Ледис» или коктейли «Стинжер» в слегка охлажденном «Лалик». Прощальный пир был роскошен! Но вот рассвет замерцал розовыми бликами на серебристой поверхности моря, и все вдруг поняли, что конец света не состоялся, и отправились спать, слегка разочарованные. А на следующее лето не Марс, а маленький человечек в Берлине изменил ход мировой истории.
Меня вернули в Париж, в мрачную коричневую обитель изгнания, где меня поджидала новая гувернантка. Вся серая, и волосы, и одеяние, она пахла сухими духами «Саше» и целомудрием старой девы. Английский чай, заваренный по всем правилам, сменил шерри-бренди, а отбой в восемь и мильтоновский «Утерянный рай» на сон грядущий — тайные пирушки. Я не могла понять, почему меня не отправили в школу.
— Этот глупец Чемберлен полагает, что он способен убедить Гитлера? — Мать ходила из угла в угол с газетой в одной руке и чашкой кофе в другой.
Семейство слушало, намазывая маслом слоеные булочки.
— Что он воображает? Премьер-министр Англии едет в Берхтесгаден, и
— Возможно, такая позиция и спасет их в конце концов, — тихо заметил Ремарк.
— Бони, и это говоришь ты! — вскинулась мать. — Кто лучше тебя может судить о бедствиях войны? И именно ты утверждаешь, что от этой глупой поездки Чемберлена к Гитлеру будет какой-то прок?
Марлен, я не высказывал суждения по поводу политического шага Чемберлена, я лишь отметил то, что характерно для англичан.
Папи, внимание матери переключилось с моего последнего отца на первого, — а
Ремарк положил салфетку возле тарелки, поднялся.
— Я бы посоветовал Голландию, — сказал он. — У нее есть морские порты. Оттуда можно спокойно уехать в Америку. К тому же голландцы не капитулируют.
— Вот видите! — торжествующе произнесла мать, — только тот, кто знает, что такое война, способен принять правильное решение, когда она вот-вот начнется. Папи, Голландия! Сегодня же! Ребенок едет в Голландию, сегодня же! Тами ее отвезет!
Мать уехала на примерку к Чиапарелли. Отец позвонил в агентство Кука.