Моя мать Марлен Дитрих. Том 2

В тот вечер Юл звонил ей несколько раз. Он остановился в том же самом отеле и хотел с ней увидеться. Вначале она велела мне отказать ему, потом решила сказать это Юлу сама. И не из-за того, что плохо себя чувствовала. Ей явно было приятно вновь пробудить в Бриннере пылкую страсть — исключительно для того, чтобы ее остудить. Она была вне себя от радости.

Гастроли продолжались: Даллас, Майами, Лос-Анджелес, Кливленд, Филадельфия, Колумбус, Бостон. Когда могла, я прилетала к ней, выслушивала ее жалобы на ужасное окружение, смягчала гнев, который она обрушивала на служащих гостиниц и театральных администраторов, проверяла динамики, микрофоны и контролировала потребление «скотча» Она всегда встречала меня с надеждой: вот теперь, благодаря моим героическим усилиям, все будут ходить по струнке, делать, что приказано, работать быстро и четко — Мария расправится со всеми ее врагами.

Поскольку она пила все больше, выступления ее утрачивали идеальную отточенность и блеск, из «великолепных» превращались в «хорошие», и спрос на билеты падал. Как бы хорошо ни проходили концерты, при отсутствии аншлагов повторные контракты заключать стало нелегко, и постепенно место драматических театров начали занимать роскошные отели. В них выступать матери было всего труднее. Зрители, которые, сидя за столиками и потягивая спиртное, ожидают яркого ресторанного шоу, были ее недостойны. Неважно, во сколько им обходилось желание посмотреть на живую легенду — это были не прихожане, с благоговением вступающие в храм, а гуляки, рассчитывающие славно поразвлечься, чтобы окупились потраченные деньги. Я знала, как тяжело было матери опускаться «ступенькой ниже», и старалась в таких случаях быть возле нее, выступая в привычной роли служанки и костюмерши.

Когда мать жила в том же отеле, где проходили концерты, она могла готовиться к выступлению у себя в номере. Первым делом — макияж; этим искусством Дитрих владела виртуозно! В пьяном виде она накладывала грим неаккуратно, но когда выпито было не очень много, проделывала это мастерски и молниеносно. Теперь парик. У этого волосы с одного боку плохо лежат — попробуем другой. В конце концов выбор падал на № 12А с этикеткой «Премьера в Чендлер-павильоне» Теперь крайне важный поднос для столика, который — для страховки — всегда устанавливали на сцене у самого занавеса. Карманный фонарик, ручное зеркало, расческа, щетка, губная помада, кисточка, «клинекс», прессованная пудра, таблетки от кашля, бокал шампанского, стакан «скотча», четыре капсулы дарвона — индивидуальный запас, который всегда должен быть под рукой, а также три таблетки декседрина и одна — кортизона. Все необходимое для того, чтобы еще один трудовой вечер завершился благополучно.

Грация с биркой «№ 3 Дания», затем золотое платье. Я свезла вниз на лифте тяжелую, расшитую бисером накидку в «Бальный зал», или «Ампирный зал», или еще какой-то там — в этом роскошном отеле любили подобные названия, считая, что они производят впечатление на постояльцев, — и вернулась за матерью. В шелковом кимоно, наброшенном на открытое платье, она ждала меня, с трудом дыша в своих тесных сверкающих доспехах. В такие моменты меня всегда пронзало острое чувство жалости: готовый к выходу на арену гладиатор — один как перст. Узкое платье, расстояние, которое надо преодолеть, неустойчивость из-за изрядного количества выпитого, сломанное бедро — все это служило оправданием для кресла на колесах… при условии, что никто из «посторонних» ее в нем не увидит. Платье — вечные неприятности из-за этого платья. Она поправила кимоно, удостоверилась, что оно полностью прикрывает декольте, взяла свой поднос, прочно установила его на коленях, я убедилась, что в коридоре никого нет, и мы двинулись в путь. Обычно в гостиницах к кухне примыкают служебные лифты; к одному из таких лифтов мы и направились.

В тот вечер она пела в «Шримпс Казино», где в воздухе витал слабый запах жаркого из молодого барашка. Повара улыбались своему ежевечернему посетителю — все они получили фотографии с автографом и были ее поклонниками. Озабоченные официанты, суетливые помощники официантов, завидев «экипаж» и узнав звезду, поспешно уступали ей дорогу. Мать не тревожило, что эти люди ее видят: она знала, что они будут держать язык за зубами; кроме того, она всегда превосходно себя чувствовала на кухнях. Я катила ее кресло посреди суматохи и резких запахов и гадала, вспоминает ли сейчас она, как я, все те кухни, через которые мы прошли — смеющиеся… молодые… давным-давно.