Моя Мия. На осколках первой любви (СИ)

За общим полушутливым разговором протекает ещё минут десять, прежде чем громко хлопает входная дверь. Шум голосов тут же стихает.

— Мирон? — удивлённо восклицает Громова. — Ты вроде не собирался?

— Всем привет, — произносит Мир и окидывает взглядом всех присутствующих, зависая на Демидове.

Прозрачные глаза темнеют, и он резко подаётся вперёд.

Зажмуриваюсь и снова размыкаю веки. Сердце отдаёт в рёбра, потому что я не видела его кучу времени, а он ни капельки не изменился.

— Мирон, — протягивает открытую ладонь Громов. — Встречались раньше, но лично не знакомились.

— Лев, — отвечает невозмутимо мой спутник.

— Ужинать будешь? — обращается к Мирону мама, поджимая губы и неловко поднимаясь.

— Нет, но спасибо, — мотает головой Мир и смотрит прямо на меня. — Я к Мие.

— Ко мне? — удивлённо разворачиваюсь, пребывая в панике.

— Да, — его лицо напряжено, но, пожалуй, замечаю это только одна я. — Мне нужны лекции по проектной графике.

— А-а-а, да, — подпрыгиваю с места, извиняясь глазами перед Лёвой. — Прости, я совсем забыла тебе отдать.

В полнейшем молчании выходим из кухни. Поднимаюсь по лестнице, чувствуя, как по обнажённой пояснице распускаются мурашки оттого, что он пялится, неотрывно следуя за мной.

Зачем? Я бы спустила ему эти проклятые лекции на первый этаж.

Зайдя в комнату, Мирон плотно прикрывает дверь и опирается на неё спиной, складывая руки на груди. Молча наблюдает, как я ищу его тетрадь в стопке на столе.

— Просто чудесно, — ворчу шёпотом, закусывая губу.

Раздражение, которое начинает распространяться в воздухе, немного обескураживает и ошеломляет.

— Вот она, — отыскиваю наконец-то. — Прости ещё раз, — несусь к двери.

Мир отшвыривает вручённую ему тетрадку и хватает меня за руку:

— У вас всё серьёзно?

Впиваюсь глазами в строгое лицо.

— Ты о чём? Отпусти, — пытаюсь освободиться.

Что за реакция?

Он ведь сам признался в любви к своей рыжей, так пусть катится ко всем чертям.

Вдруг осознаю, мне совершенно всё равно, что он думает. Злюсь дико, извиваясь и упираясь свободной ладонью в твёрдое плечо и сгребаю тонкую футболку пальцами.

Следующая сказанная им фраза, срывает крышку с моего терпения и заставляет взорваться:

— Ты всё мне назло, да?!

— Отпусти меня, придурок? — шиплю, впиваясь ногтями в плечо.

Шумно дышу и недостаточно замахнувшись, пинаю ему между ног. Приём, которому он же меня и учил, между прочим.

— Пфф, — отпускает Мир. — Так и не можешь бить нормально, Карамелина.

Хватает за локти и, протащив пару метров, сваливает моё тело на кровать, придавливая сверху собой.

Чёрт тебя дери, Громов.

Надо сказать, в детстве мы постоянно таким образом дурачились. Но… сейчас-то постарше стали и эмоции совсем другие. Ещё пару лет назад внизу живота не собирался жгучий сгусток, а его каменное достоинство не упиралось мне между ног.

Тогда было не так… возбуждающе. А сейчас закусываю губу и пытаюсь выскользнуть, но Мирон умело упирается ногой об пол и крепко удерживает.

— Как ты меня назвала? — дышит над ухом тяжело.

От него пахнет мужским дезодорантом и мылом. По всей видимости, совсем недавно он принимал душ. Об этом же говорят его волосы, которые обычно сразу после мытья немного завиваются у висков.

— Ты зависла? — выгибает чёрные брови.

— Придурок, — выплёвываю в его идеальное лицо. — Что ты творишь? Я всё папе расскажу.

— Рассказывай, — говорит, глядя в упор. — Пойдём вместе расскажем?

Его ресницы такие длинные и пушистые, что все девчонки постоянно томно вздыхали и завидовали, а парни… Один раз наш сосед напротив, Пашка Ярцев, пошутил, что у Громова глаза, как у девчонки. В итоге была такая драка, что вся улица сбежалась.

— Что тебе надо? — шевелю губами.

— У вас с ним всё серьёзно?

— Это не твоё дело, — пытаюсь его с себя столкнуть, но не получается. Раньше он был полегче. Разъелся, качок хренов.

— Всё, что касается тебя моё дело, — рычит он. — Ты назло мне с ним переспала?! Скажи?

Закатываю глаза, тяжело дыша.

— Пошёл ты, придурок.

— Ещё раз так меня назовёшь и пожалеешь, — зрачки сужаются.

Сжимаю зубы.

Личные границы для Громова — святое. Если они не мои, конечно. Мои можно небрежно стереть ластиком и делать всё, что заблагорассудится.

— Я не отстану, пока не ответишь.

— Это интимное, — оскорбляюсь. — Отвали, Громов.

— Ну, — делает отчётливый толчок бёдрами, от которого я охаю и смущаюсь, как дура.

Он, кажется, понимает, что перестарался. На лице проносится выражение крайней степени изумления, а брови хмурятся и утяжеляются.

Дыхание становится прерывистым. И не у его одного.

Нервно сглатываю слюну, перемещая взгляд на губы Мирона. Правильной формы, немного сухие и бледно-розовые. Мягкие, насколько я помню. Вкусные…

Так близко…

Нет. Нет. И нет.

Сознание уплывает, но я словно утопающий ещё пытаюсь за него ухватиться. Так как бороться бесполезно, расслабляюсь и сканирую его лицо. Мужские руки сдавливают мои запястья над головой. Не больно, но достаточно жёстко.

Сердце начинает биться медленнее, через раз.

— Ну? — хрипит. — Вы с ним трахались?