Моя Мия. На осколках первой любви (СИ)

– Ну уж точно не то, что я на такое способна, – закатываю глаза. – Мы поехали в кинотеатр, но сеанс отменили и Лёва, – вижу, как прозрачные зрачки мутнеют, словно два болота. – Вернее, Демидов предложил посмотреть фильм у него. Мне так плохо стало. Температура, кажется, поднялась, может это ещё с того, как я простыла в деревне? В общем, ты ведь знаешь, как я смотрю фильмы? Заснула ещё на титрах, а когда проснулась утром, – краснею и вспыхиваю.

Громов отстраняется, не сводя глаз с меня. От его тела исходят волны негодования.

– Когда ты проснулась утром… – кивает он. – Договаривай, – звереет на глазах.

– Проснулась в одном белье и… Лёва сказал, что ночью у меня был жар. Он просто помог мне раздеться и… всё.

Виновато опускаю голову.

– Нашёлся, блядь, помощник Белоснежки, – цедит Громов, и я неожиданно расслабляюсь и прыскаю от смеха.

Приближается и по-хозяйски обнимает меня. Сердится, но глаза снова горят любовью.

Мой хороший.

Припадаю к бледно-розовым, сухим губам и целую его сама. Дразню языком, увлекая нас в сексуальную игру. Так как давно хотела… Отчаянно… стон не сдерживаю.

Люблю его. Люблю. Люблю. Люблю.

В том, что произошло, сама виновата. Потому что не надо ждать, когда всё решится. Нужно брать своё счастье в собственные руки и не дай бог его отпустить! Ни-ког-да!

Только загляделась и всё. Просыпаешься в нижнем белье не с тем, с кем надо. Я не должна была ждать, пока он бросит Милованову. Не должна была.

Всё в этом мире по отношению к нашей любви вторично. Какая вообще разница, что там было, если Мирон наконец-то осознал свою любовь ко мне?

«Как не в себя». Улыбаюсь как сумасшедшая.

То-то же.

Ноги подгибаются, но Мирон вдруг останавливается.

– Я не понял. Ты ведь анализы сдавала сразу после того, как… – снова дышит тяжело. – После Демидова?

– Да, – нахмуриваюсь. – Ты думаешь… да нет, он здесь ни при чём.

Тут же отклоняюсь.

– Давай я всё-таки позвоню ему, узнаю. Где твой телефон? Ты ведь предлагал мне ему позвонить.

В машине я предложение проигнорировала. Мирон не стал настаивать, просто кивнул и увёз в свою «берлогу».

– Пффф… – снова привлекает меня к себя. – Куда ты намылилась?

Зажимает в ладонях моё лицо и как маленькой девочке чуть ли не по слогам проговаривает:

– Мы сейчас с тобой решаем, что в это дело ты больше не лезешь. Совсем. Не звонишь Демидову, не пишешь подружкам. Вообще, ни с кем это не обсуждаешь? Услышала меня?

Многократно киваю.

Люблю его. Поэтому на всё согласна.

Он продолжает:

– Ты понимаешь, что всё зашло слишком далеко и уже серьёзно? Это уже не анонимки с дразнилками. Больше ты в это не лезешь, поняла? Узнаю, отшлёпаю.

– Попробуй только, – загораюсь. – Я…

Моё лицо тускнеет, потому что обычная для меня с детства фраза «я всё папе расскажу» впервые в жизни потеряла актуальность. Это отдаётся пронзительной болью в груди.

Рядом с Мироном я могу позволить себе чувствовать по-настоящему. Вдруг совершенно не хочется быть стойким оловянным солдатиком. Меня накрывает непреодолимое желание быть… женщиной.

Его женщиной.

Кстати…

Придвигаюсь ближе и Громов сам меня целует. Пылко, страстно, будто сейчас сожрёт.

– Всё сделаю, как скажешь, – шепчу ему в губы.

– Меня пугает, когда ты послушная, – хрипло смеётся Мирон и резво подхватывает меня на руки.

Сердце замирает, он аккуратно укладывает меня на кровать и нависает сверху.

Нежно целует горящие губы и дрожащий от возбуждения подбородок. Запрокидываю голову, когда его рот отправляется в длительное путешествие по моей шее, а тёплые пальцы аккуратно сдвигают тонкие лямки ночной сорочки.

– Пиздец, – цедит он, забирая в рот упругий сосок. Перекатывает его языком и осторожно посасывает.

– Мир, – шепчу, извиваясь под ним.

Между ног пожар настолько сильный, что, кажется, сейчас сгорю.

А Громов… он такой большой, я вдруг оказываюсь рядом с ним совсем малышкой. Неопытной и глупой.

Так получилось, что всему в жизни мы учились одновременно. Плавать в озере, кататься на велосипеде, играть в шахматы… Чуть позже научились друг на друге целоваться и даже в первый раз напились вместе какой-то горькой настойки в доме у Громовых.

Секс – это, пожалуй, первое, чему Громов учился без меня…

Я буду лукавить, если скажу, что меня это не беспокоит или мне всё равно. Именно поэтому я никогда в жизни не осмелюсь спрашивать, был ли у него кто-то, кроме Миловановой. Потому как, мне и её вполне достаточно.

А ещё потому, что именно в этот момент, сегодня, я вдруг осознала одну-единственную мудрость. Не важно с кем ты учился кататься на велосипеде, главное – кто именно будет с тобой крутить педали и путешествовать по нелёгким жизненным дорогам.

В плане Мирона я выбрала второй вариант и не буду его винить.

– Мир-р… – всхлипываю от острого желания, пронзающего соски, которые он продолжает терзать по очереди.

– Карамельные, – поднимает на меня глаза Громов и хищнически облизывает губы. – Как я и думал.

– Ты об этом думал?

– Конечно. С Нового года раз по тридцать в день.

Вспыхиваю от восторга.