Моя Мия

За общим полушутливым разговором протекает ещё минут десять, прежде чем громко хлопает входная дверь. Шум голосов тут же стихает.

– Мирон? – удивлённо восклицает Громова. – Ты вроде не собирался?

– Всем привет, – произносит Мир и окидывает взглядом всех присутствующих, зависая на Демидове.

Прозрачные глаза темнеют, и он резко подаётся вперёд.

Зажмуриваюсь и снова размыкаю веки. Сердце отдаёт в рёбра, потому что я не видела его кучу времени, а он ни капельки не изменился.

– Мирон, – протягивает открытую ладонь Громов. – Встречались раньше, но лично не знакомились.

– Лев, – отвечает невозмутимо мой спутник.

– Ужинать будешь? – обращается к Мирону мама, поджимая губы и неловко поднимаясь.

– Нет, но спасибо, – мотает головой Мир и смотрит прямо на меня. – Я к Мие.

– Ко мне? – удивлённо разворачиваюсь, пребывая в панике.

– Да, – его лицо напряжено, но, пожалуй, замечаю это только одна я. – Мне нужны лекции по проектной графике.

– А-а-а, да, – подпрыгиваю с места, извиняясь глазами перед Лёвой. – Прости, я совсем забыла тебе отдать.

В полнейшем молчании выходим из кухни. Поднимаюсь по лестнице, чувствуя, как по обнажённой пояснице распускаются мурашки оттого, что он пялится, неотрывно следуя за мной.

Зачем? Я бы спустила ему эти проклятые лекции на первый этаж.

Зайдя в комнату, Мирон плотно прикрывает дверь и опирается на неё спиной, складывая руки на груди. Молча наблюдает, как я ищу его тетрадь в стопке на столе.

– Просто чудесно, – ворчу шёпотом, закусывая губу.

Раздражение, которое начинает распространяться в воздухе, немного обескураживает и ошеломляет.

– Вот она, – отыскиваю наконец-то. – Прости ещё раз, – несусь к двери.

Мир отшвыривает вручённую ему тетрадку и хватает меня за руку:

– У вас всё серьёзно?

Впиваюсь глазами в строгое лицо.

– Ты о чём? Отпусти, – пытаюсь освободиться.

Что за реакция?

Он ведь сам признался в любви к своей рыжей, так пусть катится ко всем чертям.

Вдруг осознаю, мне совершенно всё равно, что он думает. Злюсь дико, извиваясь и упираясь свободной ладонью в твёрдое плечо и сгребаю тонкую футболку пальцами.

Следующая сказанная им фраза, срывает крышку с моего терпения и заставляет взорваться:

– Ты всё мне назло, да?!

– Отпусти меня, придурок? – шиплю, впиваясь ногтями в плечо.

Шумно дышу и недостаточно замахнувшись, пинаю ему между ног. Приём, которому он же меня и учил, между прочим.

– Пфф, – отпускает Мир. – Так и не можешь бить нормально, Карамелина.

Хватает за локти и, протащив пару метров, сваливает моё тело на кровать, придавливая сверху собой.

Чёрт тебя дери, Громов.

Надо сказать, в детстве мы постоянно таким образом дурачились. Но… сейчас-то постарше стали и эмоции совсем другие. Ещё пару лет назад внизу живота не собирался жгучий сгусток, а его каменное достоинство не упиралось мне между ног.

Тогда было не так… возбуждающе. А сейчас закусываю губу и пытаюсь выскользнуть, но Мирон умело упирается ногой об пол и крепко удерживает.

– Как ты меня назвала? – дышит над ухом тяжело.

От него пахнет мужским дезодорантом и мылом. По всей видимости, совсем недавно он принимал душ. Об этом же говорят его волосы, которые обычно сразу после мытья немного завиваются у висков.

– Ты зависла? – выгибает чёрные брови.

– Придурок, – выплёвываю в его идеальное лицо. – Что ты творишь? Я всё папе расскажу.

– Рассказывай, – говорит, глядя в упор. – Пойдём вместе расскажем?

Его ресницы такие длинные и пушистые, что все девчонки постоянно томно вздыхали и завидовали, а парни… Один раз наш сосед напротив, Пашка Ярцев, пошутил, что у Громова глаза, как у девчонки. В итоге была такая драка, что вся улица сбежалась.

– Что тебе надо? – шевелю губами.

– У вас с ним всё серьёзно?

– Это не твоё дело, – пытаюсь его с себя столкнуть, но не получается. Раньше он был полегче. Разъелся, качок хренов.

– Всё, что касается тебя моё дело, – рычит он. – Ты назло мне с ним переспала?! Скажи?

Закатываю глаза, тяжело дыша.

– Пошёл ты, придурок.

– Ещё раз так меня назовёшь и пожалеешь, – зрачки сужаются.

Сжимаю зубы.

Личные границы для Громова – святое. Если они не мои, конечно. Мои можно небрежно стереть ластиком и делать всё, что заблагорассудится.

– Я не отстану, пока не ответишь.