Моя мишень

— Спасателей не надо вызывать, — говорит она, силясь улыбнуться. Бледная, ни кровинки на лице. Зато простыни уже не отстирать. — Ну почему я такая проблемная?! — закрывает лицо руками и безутешно качает головой, а потом начинает рыдать. Навзрыд. Ну что ж такое-то. Знал бы заранее, то… стоп. Что бы я сделал? Слился раньше? Чтобы кто-то другой ее вот так? Неосознанно напрягаюсь, как перед броском. Я залижу все ее раны, она будет улыбаться мне. Много. Все время. Светлые Ёжики должны жить долго и счастливо.

Все эти слезы, истерики, — конечно, слишком для меня. Хочется сделать что-нибудь, чтобы прекратить это немедленно. Только вот что? Мешкаю пару секунд, борясь с навязчивым желанием свалить отсюда куда подальше, в тишину и спокойное одиночество, чтобы в душу не лезли, но офицеры так, конечно, никогда не поступят. Правда, я не уверен, хочет ли она меня видеть и, тем более, стерпит ли, если я к ней прикоснусь, но пусть скажет об этом сама. Осторожно сажусь на край дивана, обнимаю и притягиваю к себе.

— Как ты себя чувствуешь? — я немного ее покачиваю. — Если я что-то сделал не так, ты скажи, не бойся. Я не специально.

— Не нужно, Леш, прокручивать в голове и искать ошибки, я знаю, ты любишь. Тут другое.

— Низкий болевой порог, да?

— Да, я знала, что будет больно, просто не ожидала, что так сильно. Мне вдруг показалось… боль отбросила меня в прошлое, в то утро после операции на груди. Господи, как это было ужасно! Клинику выбрал Саня, заплатил бешеные деньги, но если новое лицо мой организм принял с благодарностью, с силиконом же он начал ожесточенную борьбу! Три дня я руку не могла даже приподнять. Если бы мне удалось встать хотя бы на четвереньки, клянусь, я бы доползла до окна и выбросилась.

— Эй, полегче, Рит. Надо было дефлорировать тебя с анестезией, а потом уже…

— Нет! — огрызается и снова всхлипывает. — Никаких больше операций! Это мое тело! Мое собственное тело! — она кричит на меня, будто только сейчас я причинил ей боль, а не пятнадцатью минутами ранее. — Я буду им распоряжаться так, как хочу сама! Есть вещи, которые стоят того, чтобы терпеть. Но секс… ради него бы я под нож не легла. Мы обсуждали этот вопрос с женским врачом, она заверила, что процедура очень легкая, заодно мне нижние губы подправим, сделаем их идеальными, как и лицо, как и грудь! Чтобы я полностью стала куколкой, как сувенирчик, — она выпучивает глаза. — А меня это просто взбесило.

— Чего-о-о? — прищуриваюсь.

— И я поняла, что — все, с меня хватит. Только по любви. Либо меня полюбят вот такой, какая я есть. Либо буду одна. Взяла тайм-аут и прилетела сюда.

— Рита-Рита, мы точно живем на одной и той же планете? Они у вас там доят женщин, навешивая идиотские комплексы.

— Ты так думаешь? Честно говоря, мне теперь все время кажется, что со мной что-то не так. Есть над чем еще поработать. А при одной мысли о новом наркозе меня начинает колотить.

— Послушай меня внимательно. Если девушка заводит, то никогда, ни одному нормальному мужику даже в голову не придет, что у нее какие-то не такие сиськи, лишний вес, неидеальная депиляция или, прости Господи, некрасиво между ножек, — она смотрит на меня. — Вот даже мысли не мелькнет. Ты говоришь совершенно странные и, прости, но глупые вещи.

— А шрамы?

— Если девушка нравится и сознательно доходишь с ней до постели, то ничего в ее теле не оттолкнет. Разве что у нее в трусах окажется другой член, — выходит грубее, чем я планировал, но она не обижается на тон — наоборот, прыскает и смеется. Кажется, заболтал немного.

— Даже полное отсутствие депиляции? — Рита шутит, но при этом по инерции жалобно всхлипывает так, что не могу сдержать улыбку и прижимаю ее к себе крепче.

— Ха-ха. Как бы помягче объяснить… вот я тебе клянусь, такого не было, чтобы у меня встал, а потом не получилось. Ни разу. Я вот даже навскидку не могу придумать, что может оттолкнуть в здоровом женском теле. Пообещай мне: что бы ни случилось, как бы жизнь ни повернулась, ты больше ничего с собой кардинального не сделаешь. Ты очень красивая. Тебе это не нужно.

Она тяжело вздыхает и кивает.

— Последние годы я все время что-то в себе улучшаю. Трудно вдруг остановиться.

— Короче, я тебя хорошо запомнил. Если хоть что-то изменится — получишь, — обнимаю ее крепче, у меня уже вся грудь мокрая. Это, конечно, невыносимо, когда делаешь человеку так больно. Она сразу же попыталась оттолкнуть меня, я замешкался на секунду буквально, возбуждение глаза пеленой застелило, не сразу понял, что происходит. Она не смогла, понятное дело, меня отпихнуть, и закричала. А у меня сердце разлетелось на части в этот момент, взорвалось гранатой. Она бы не очнулась — я бы тоже не захотел. В моей жизни все происходит через боль. Хорошо, если мою, но бывает, что и чужую. Расплата за грехи. Да, я убиваю только по приказу, но на курок-то нажимаю сам.