Моя муза

Но что теперь? Отправлять стих Зинаиде, или Павлу Корнееву из «Знамени», или Ольге Марковне?.. Сделать мою музу, мою мечту достоянием этих затхлых редакций, заросших музейной пылью? Подставить её под старческие руки и скептические взгляды из-за стёкол очков?

И наконец, что хуже: если мне откажут, сочтя стихотворение безвкусным?.. Или если опубликуют где-нибудь на девятнадцатой странице между памфлетом и очередным очерком про русскую глубинку? А из читателей дай бог с десяток пробежит его глазами и, может, вспомнит о чём-то своём, поразмыслит… Да что там! Скорее, забудут, как только перевернут страницу…

Моя муза не заслуживает быть распятой среди равнодушных журнальных листов. Её судьба – жить и дышать морем.

Может, когда-нибудь, когда мы будем вместе, я преподнесу ей это стихотворение. Преподнесу его невзначай, скромно. Дескать, вот, прочитай на досуге. Она замолкнет, когда взгляд её побежит по строчкам. А когда она поднимет на меня глаза, они будут полны слёз.

Вот тогда, если она захочет, можно будет опубликовать. Но не думаю, что захочет. Пусть лучше стихотворение останется нашей тайной, нашим сокровищем. Таким же, как наша любовь.

На следующий год я снова приезжаю в «Актёр» и первым делом иду в парк – на смотровую. Там фотографируется семья с двумя девочками. Разворачиваюсь, возвращаюсь на аллею и шагаю к пляжу.

В кафе знакомые лица: Володя, Саша, Гриша, Настя с сыном… Но есть и новенькие. Некто Семён и Полина – то ли невеста его, то ли жена… Видимо, сами не определились с легендой, любовники…

Мы сидим со старой гвардией. Володя, как обычно, дует пиво, а я заказываю жареную картошку.

Дни ползут вереницей, наматываются один на другой. Старички историю про музу уже знают, и я рассказываю её молодым – Семёну с Полиной. Полина слушает внимательно и серьёзно, а Семён рядом уплетает пельмени со сметаной.

– Написал стихотворение о ней. Хотя бы будет… что подарить, когда встречу, – я грустно улыбаюсь.

– Ох… это правда очень… красиво, – говорит Полина. – Надеюсь, вы её встретите!

– Конечно, – успокаиваю её.

Семён кладёт вилку.

– Прыгать готова?

– Ой, Сёма… давай не сейчас…

Семён хватает Полину в охапку и тащит к пирсу. Та с визгами и хохотом отбивается. Да уж… Им потеха, я всё понимаю, молодые… но хоть бы не при детях это всё.

А ещё года через два (было ветрено и холодно, никто не купался, и мы в основном просиживали в кафе за картами и домино, а Володя даже в кои веки натянул кофту) кто-то из новеньких ляпнул, что моя муза напоминает по описанию одну актрису.

– Людка Коваль… Которая ещё в Харьковском НУМе училась, – мужичок чешет в затылке. – Ей вроде давали путёвку, но давно уж было…

– А сейчас она где? – спрашивает Настя.

– Да где… Вот уж, как говорится, бес её знает! Лет пять назад на хорошем счету была у Прокопенко. Молодое дарование. Потом родила, растолстела… – мужичок усмехается, но тут же смущается. – Где сейчас, не знаю.

Я снисходительно улыбаюсь. В том, что вокруг истории о моей музе рождаются нелепые сплетни, нет ничего странного. Будто школьники потешаются над Татьяной Лариной…

Хоть и неприятно, но переживу. Главное, чтоб она не узнала.

В этом году я остаюсь в Крыму подольше. Август подходит к концу, а я и не верю. Время здесь течёт так медленно, что этого не замечаешь. Всё те же лица – но иногда бывают новые. Всё те же кафе – но иногда что-нибудь да закроется. А я всё так же отсаживаюсь от своих за угловой столик, смотрю на море и черкаю в тетрадке.

Сумерки наползают со стороны парка. Море из ручного зверька становится ночным хищником, что глухо рычит в темноте, перекатывая камни.

Бармен Дилик щёлкает выключателем, зажигая тусклые лампы. Ещё несколько минут пытаюсь писать, затем глаза начинают ныть. Женщины гонят детишек обратно на территорию пансионата, а я возвращаюсь к мужчинам.

Сегодня у нас снова пополнение: молодой мужик из Москвы. Причём коммерсант, вроде, не по путёвке… Впрочем, моё ли дело, как он сюда попал? В компании интеллигентных людей каждый достоин уважения.

Разговор идёт о том, что людей становится всё меньше. Пройдёт ещё пара дней, и уедут последние с детьми – школа… А ведь самые лучшие и мягкие деньки ещё впереди! Со вздохом замечаю: даже несмотря на то, что я оплатил из своего кармана лишних пять дней, похоже, мне так и не суждено увидеть в этом году мою музу.

Что ж, новенький и впрямь человек достойный и серьёзный. С интересом оборачивается, поднимает бровь. Я располагаюсь поудобнее, готовясь рассказывать. Но меня прерывает Гриша:

– Мужики, а я говорил, что мы вчера раков ели у «Белоруссии»? Шикарные раки!

– Ой, да, – поддакивает Галя.

– Фу, – Настя отворачивается.

– А почём раки? – интересуется новенький.

Я с кряхтением выбираюсь из-за стола. Володя прихватывает меня за локоть, но я лишь отвечаю, что прогуляюсь.

Прохожу под гирляндой огоньков, которой опоясан забор кафе, и ныряю в темноту парка.