Несмотря на протесты, Моррис отправился провожать меня. Мы вместе спустились в лифте, вместе сели в такси, вместе доехали до аэропорта Ла-Гуардиа; у кассы северо-западного направления он встал за моей спиной и купил себе билет до Мэдисона на тот же рейс, что и я, на соседнее место. «Ты и в постель с нами уляжешься?» — «Не хотелось бы. Боюсь, что сны будут дурными. Но, если твоя безопасность потребует, рискну».
И тут я снова сорвался. Впал в немыслимую неудержимую слезливость. Мы никуда не полетели; Моррис сдал билеты. В такси, по дороге на Манхэттен, я прорыдал брату несколько фраз об обстоятельствах моей женитьбы. «Господи, — ахнул он, — ты попался, как кур во щи. Любитель против профессионала. Нулевые шансы, мальчик». Я уткнулся мокрым лицом ему в грудь; Моррис обнимал меня за плечи.
— И ты хотел вернуться к ней! — простонал он.
— Я хотел убить ее.
— Ты? Ты хотел?
— Топором. Этими вот руками.
— И ты смог бы? Эй. мазохист-подкаблучник, смог бы?
— Да, — утвердительно клюнул я его в грудь, продолжая давиться слезами.
— У тебя разум дошкольника, Пеп. Ты можешь захотеть, но не можешь сделать. Так что лучше и не хоти лишнего.
— Почему?
— Потому, что жизнь нельзя обратить вспять. Потому, что ты уже окончил шестой класс, где учителя млели от твоего интеллекта. И дома тебя не ждут мамины гриббенес[89]
с горбушкой черного хлеба. Тебя многому научили — но только не держать удар, Пеппи.— А кого научили? — всхлипывая, спросил я.
— Ее — научили, как видим. Жаль, что она не передала тебе хоть малую толику своих познаний. Твоя благоверная даже по телефону может сделать то, что хочет.
— Ты думаешь?
По дороге из аэропорта я ощущал себя инопланетянином, прилетевшим, скажем, с Марса и только что вышедшим из своей летающей тарелки: все чужое, незнакомое, кругом какие-то монстры, которым монстром кажешься ты, и нет общего языка.
Во второй половине дня я вошел в кабинет доктора Шпильфогеля; Мо, сопровождавший меня теперь повсюду, остался сидеть в приемной: широко расставив ноги и упершись руками в колени, он внимательно смотрел по сторонам, словно телохранитель важной персоны. На самом деле брат просто боялся, что я, улизнув от него, снова отправлюсь в аэропорт. На следующие сутки прилетела Морин. Бдительный Мо не допустил ее до меня, вообще дальше дверей не пустил. Миссис Тернопол вернулась в Мэдисон, забрала из квартиры свои вещи, снова ринулась на Восточное побережье, поселилась в гостинице на Бродвее и заявила, что не тронется с места до тех пор, пока я не отклеюсь от братановых штанов. Пора вернуться к супружеской жизни. А если нет, ей не остается ничего другого, как обратиться в суд, раз уж мы ее к этому принуждаем. Когда раздался телефонный звонок, Морриса рядом не было. Я поднял трубку, хоть он и просил меня этого не делать. Морин охарактеризовала моего брата как похитителя мужей, а доктора Шпильфогеля обозвала мошенником.
— У него даже лицензии нет, Питер, я все разузнала. В Европе была, а здесь он не получил квалификационного подтверждения. Твой Шпильфогель не имеет связи ни с одним официальным психоаналитическим учреждением — не удивительно, что он подбивает пациента бросить жену!
— Ложь, Морин, ложь, никто меня ни на что не подбивает.
— Кто лжет,
— А ты сама, Морин? Ты — без греха?
— Никто из нас не без греха. Но твоему ненасытному донжуанству оправдания нет. Эти двое, братец и Шпильфогель, настраивают тебя против меня, а ты слушаешь разинув рот. А сам трахаешь студенток направо и налево!
— Это как?
— Это омерзительно! Я же сама поймала тебя за руку с той девчонкой! У которой конский хвост на башке!
— Так вот что называется «направо и налево!» А как называется твой чертов сдвиг, из-за которого тебе везде только одно видится? Ты сама лучше всех настроишь против себя кого угодно!
— Я? Что я такого сказала? Когда?
— Всегда!
— Зачем же ты на мне женился, если я такая гнусная тварь? Чтобы поматросить и бросить — знай, мол, наших?
— Я женился, потому что у меня не оставалось другого выбора.
— Вот новость-то! А мне помнится, ты сказал: «Будь моей женой, Морин». Разве нет?
— После того, как ты пообещала покончить собой, если я его не сделаю.
— Ты всерьез?
— Что «всерьез»?
— Всерьез поверил, что кто-то может пойти на самоубийство
— Сдается,
— Господи, — вздохнула она, — Господи Иисусе, да слышал ли ты когда-нибудь про
СЬЮЗЕН: 1963-1966