Моя настоящая жизнь

С Галиной Борисовной Волчек мы сохранили нежные и братские взаимоотношения на протяжении всей нашей жизни. Она была женой Жени Евстигнеева. Я хорошо помню время, когда он ухаживал за Галей.

Галя Волчек… Может, потому она мне так дорога, что она из тех людей, которые опекали меня. Она играла мою маму в спектакле «В поисках радости». Откуда-то родилась эта «Хася», и я стал называть ее «мама Хася». А наши настоящие дети — Денис и Антон — всегда дружили и дружат сейчас, потому что их связывает общее театральное детство.

Галя Волчек и все, что с ней связано, — это часть моей жизни, которая была прожита и которую еще прожить предстоит.

Единственной омрачившей нашу дружбу была история, о которой я расскажу позже. Но всегда, независимо ни от чего, Галя была чрезвычайно добра и внимательна ко мне, стараясь быть полезной и умом, и жизненным опытом.

Сергачев

Витя Сергачев, на мой взгляд, является актером трагически неиспользованных возможностей. Придя в Студию молодых актеров по приглашению Олега Николаевича, он играл маленькую роль интеллигентного, смущающегося научного работника, пришедшего к Борису Бороздину как-то оправдаться, что по таланту броня полагалась бы как раз Борису, а не ему, но вот Борис уходит на войну, а он остается и так далее… Витя делал это очень убедительно. А уж последующие его работы в Студии молодых актеров, а потом и в «Современнике» практически всегда бывали весьма интересны и неожиданны.

Я уже вспоминал его совершенно выдающуюся, мастерскую, радостную, отчаянно-бесшабашную, талантливую работу в «Голом короле», где он играл Министра нежных чувств. Что он там вытворял, одному богу ведомо, но смотреть на это спокойно было просто невозможно. В силу того что все три роли, которые я играл в «Голом короле», были малы по размеру, я имел счастливую возможность смотреть спектакли, наслаждаясь игрой Евстигнеева и Сергачева.

Потом Виктор Николаевич все больше стал увлекаться режиссурой, и, как ни странно, складывалось такое впечатление, что актерская профессия не доставляла ему подобной радости или удовлетворения. Но это уже другая тема.

Лиля Толмачева

Лиля Толмачева замечательно, именно замечательно, играла Ирину в «Вечно живых» — нашей современниковской «Чайке». Не менее замечательно она играла Нинуччу в пьесе Эдуардо де Филиппо «Никто» вместе с Олегом Николаевичем Ефремовым в роли Винченце де Претторе. Я всегда был ее поклонником, но, на мой взгляд, Толмачева одна из тех актрис, чьи возможности всегда реализовывались недостаточно. По отношению к ней мне это кажется большой несправедливостью — той самой несправедливостью, которую не восстановишь. Хотя были у нее поразительные работы и в «Старшей сестре», и в «Традиционном сборе», и в «Чудотворной», но думаю, что свое дарование характерной актрисы Лиля осуществила на какие-нибудь малые пять или восемь процентов. По истечении времени все второстепенное отодвигается, понимаешь, что такое хорошо и что такое плохо, и можешь отделить случайности, превратности судьбы от таких неумолимых вещей, как подбор репертуара или необходимость помнить о многих людях, входящих в труппу…

Она была одной из самых современных актрис своего времени. Современным был сам ее взгляд на роли, которые она играла. Для меня понятие «современный» означает «диалектичный», живой, не застревающий на месте.

Именно потому, что видел всплески Лилиного таланта, я сознаю, как много было не вынуто из нее или как мало было ей дано возможностей рассказать о себе. Да, понимаю, в чем-то она виновата сама — не хотела играть то, что расходилось с ее представлением о себе. А у меня осталось ощущение обиды за талант, мне хорошо знакомый, и за карьеру, которая могла сложиться куда как заметнее.

Театр — удивительно жестокое место работы. И чем дольше живешь, тем острее понимаешь, что, кроме таланта, кроме способностей, в судьбе артиста должен присутствовать и некий фарт.

Лиля Толмачева — человек нежный. Она была бы идеальной исполнительницей роли Аркадиной, но не в той трактовке, которая, скажем, существовала в первой постановке у Олега Николаевича Ефремова. Не считая себя режиссером, я хотел бы поставить этот спектакль именно с ней. Слова «Я — актриса, а не банкирша!» чрезвычайно выражают ее суть.

Может быть, я так чувствую и понимаю ее еще и в силу схожести наших психологических складов. Иногда получались смешные совпадения, когда нечто, происходившее в театре, вызывало у меня появление мыслей, которых я стыдился, покрывался красными пятнами, но при взгляде на Лилю, точно так же покрывающуюся красными пятнами, я понимал, что ее тайные мысли очень похожи на мои.