Моя названая сестра

В письмах она сообщает отцу много такого, чем почти не делится со мной. Пишет о своем будущем:

«Папа, я твердо решила учиться на геолога. Ты ведь согласен, правда? Даешь мне свое разрешение? Больше всего на свете я люблю эту профессию. Нет, больше всего я люблю тебя…»

«Папочка, сегодня утром один знакомый сказал, что не может жить без меня. Но ты не волнуйся, я ему ни капельки не верю, хоть он и прекрасный человек…»

По молчаливому соглашению Тхюи разрешила мне читать ее письма прежде, чем я отошлю их. Так что вот уже три года я по письменным источникам (поверь мне, весьма и весьма подробным) наблюдаю, как растет и взрослеет моя сестра.

Вот и в то, поневоле запомнившееся воскресное утро она оставила на моем столе привычный конверт. На сей раз она писала о том, что скоро уже для нее начнется самостоятельная жизнь. Да, воскресенье это было последним…

* * *

Письма для отправки забирал у меня приятель, друживший с отцом Тхюи, человек деловой и неразговорчивый. Всякий раз, взяв конверт, он задавал мне один и тот же вопрос:

— Ну как, «тэ-эн» не нарушена? («Тэ-эн» означало «тайна», так мы сокращали по согласным звукам это слово.)

И потом говорил, как бы сам себе отвечая:

— Значит, все в порядке.

Приходил он обычно по понедельникам. И после неизменного «значит, все в порядке» торопливо протягивал мне руку, объясняя:

— Мне пора на курсы, опаздываю.

Я его не удерживал.

По вечером в понедельник, последовавший за тем достопамятным воскресеньем, он, взяв письмо и спрятав его в карман, вдруг заколебался, медля почему-то с уходом.

— Тебе пора на курсы, — сказал я, — уже семь.

Он, не ответив ни слова, сунул руку в карман, извлек белый конверт Тхюи и положил передо мною на стол. Я изумленно взглянул на него. Он, понурясь, уставился в пол. Я вздрогнул. И, тотчас поняв, в чем дело, сказал:

— Нет, не надо…

«Не надо никаких слов, я все понял!» — хотел закричать я.

Но все молчал и молчал. Не проронил ни звука и он, но вдруг я услышал его голос:

— Они убили его!

До сих пор не знаю, произнес ли он эти слова или то был отзвук тяжкого нашего молчания.

Я спрятал письмо Тхюи в ящик моего стола, на самое дно, и запер его на замок.

Новые письма продолжали поступать регулярно. Были в них и фразы, звучавшие капризно, и слова искренней любви. То сдержанные, то полные чувствительных излияний, письма эти дышали нежностью и тоской, переполнявшими сердце молоденькой девушки.

* * *

С тех пор мне стало трудно общаться с Тхюи. Она по-прежнему приходит каждое воскресное утро, я пожимаю ей руку и говорю:

— Садись, Тхюи, садись, вот сюда. А ты вроде с прошлой недели чуточку подросла.

— И вовсе не чуточку. Выросла, и намного.

— Так уж сразу и намного. Нет, сестричка…

Я стараюсь не прятать глаз и разглядываю ее. Да, она взрослеет теперь быстрее прежнего; стала, можно сказать, совсем взрослой. Наверно, в свои восемнадцать лет она не замечала, как я-то сам — изменился или нет. Все больше толковала о своей профессии, о сокровищах, которые таятся в недрах нашей страны, уж она их непременно отыщет. Спрашивала, известно ли мне, что под верхними слоями в земных глубинах таится золотое сердце — это буквально ее слова. Она собиралась, словно врач, прослушать могучую грудь земли и услышать биение этого сердца. А потом сказать металлургам: «Вот, товарищи, здесь будет взрезана плоть земли, и из недр ее можно будет обеими руками черпать для родины несметные богатства…»

Потом она вставала и уходила домой, оставив передо мной на столе белый конверт. Письма ее становились все ярче и взволнованней, словно она слагала для отца стихи о своей цветущей весне. Дождавшись ее ухода, я отпирал ящик письменного стола, и стопка лежавших на дне писем вырастала еще на несколько миллиметров.

Я теперь меньше разговаривал с ней, но она, должно быть, не обращала на это внимания. Молодость как бы укрыла весь окружавший ее мир непроницаемой пеленою. А я… Подраставшая стопка конвертов день ото дня все более тяжким бременем ложилась мне на сердце.

Я по-прежнему наблюдал, как шаг за шагом взрослеет Тхюи. И надеялся, что радости, доступные лишь молодости, скоро придут и к ней. По эти мечты мои были уже не так безмятежны, как раньше, к ним примешивались страхи и опасения. Я был похож на птицу, жаждущую своими широкими крыльями защитить сестру от подкравшихся к ней бед.

А она все росла, становилась взрослее. Каждую педелю я, казалось, встречал новую, малознакомую девушку. Дыхание ее становилось все учащенней, голос обретал теплоту. Тхюи похожа была на медленно распускающийся цветок.