Моя (не) на одну ночь. Бесконтрактная любовь (СИ)

Паника, крики, плач. Взгляд заметался и выхватил угловатого подростка с острыми плечиками, который прижимал к себе перепуганного младшего брата. Их тоже начали теснить к эскалаторам.

— Роб! — послышался снизу отчаянный крик. Крик раненого зверя. Или отчаявшегося отца. — Роберт! Марти!

И тогда их взгляды встретились. С бледного детского лица на Олю смотрели до боли знакомые черные глаза. Знакомые и любимые. Она опустила взгляд и увидела полные ужаса и слез голубые глаза маленького мальчика, который изо всех сил цеплялся за старшего брата.

«Чужих детей не бывает».

«Да, ты прав, любимый, прав. Не бывает».

Она решительно шагнула к эскалатору и напоролась на направленный в нее автомат. И хищный враждебный взгляд.

Он поймет, это слово на всех языках мира звучит одинаково. Даже у таких бородатых уродов с автоматами есть мамы.

Оля прижала одну руку к груди, а второй показала на жмущихся друг к другу Костиных сыновей.

— Я мама. Мазер[14]. Муттер[15].

Голос дрожал, но бородач хотя бы опустил автомат. Потом кивнул головой в сторону мальчишек и для убедительности махнул автоматом. Она увидела длинную багровую полосу, тянущуюся по вспоротому рукаву — бандит разодрал руку до мяса. Но автомат сжимал с той же силой.

Быстро, пока он не передумал — а главное, пока не передумала она сама, — Оля пошла к мальчикам.

— Зачем вы это сделали, — с упреком сказал Роб, — теперь мне еще за вас переживать!

Марти молча вцепился в Олины ноги. Она одной рукой обняла малыша, а второй притянула отчаянно храбрящегося Роберта. Они втроем ступили на эскалатор и поехали вверх, где их вместе с остальными заложниками ждали такие же бородатые вооруженные люди в камуфляже.

Ольга почувствовала, как Роберта трясет, хоть он и храбрился. И когда детская ладонь благодарно сжала ей руку, поняла, что все сделала правильно. Даже когда услышала душераздирающее:

— Оля! Нет!

Даже когда увидела пламенеющие глаза на белом как стена лице Аверина, которого за руки удерживали трое охранников торгового центра.

— Нет, Оля!

Быстро вытерла глаза и снова обняла Марти. Она все сделала правильно.

— Я вас вытащу, Роб, слышишь? Не бойтесь ничего, — неслось им вслед.

Оля закрыла глаза, потому что смотреть на Костю было страшно.

— Слышал, Марти? — Роберт старался, чтобы голос не дрожал, поэтому специально растягивал слова. — Не бойся, папа нас спасет. И вы тоже, пожалуйста, не бойтесь, Оля, хорошо?

Потому что тогда ему будет еще страшнее, поняла Оля.

— Не буду, — прошептала она и сморгнула. — Конечно, ваш папа всех спасет.

Глава 33

Телефоны отобрали. Их — всего около тридцати человек — загнали в одно из вспомогательных помещений на техническом этаже и приказали сесть вдоль стен. Оля очень спокойным голосом объяснила мальчикам, что они теперь заложники. И чем сдержаннее себя вести, тем меньше шансов привлечь лишнее внимание.

Она старалась подбирать слова, чтобы не напугать детей еще больше. Понимала, что захватчики скорее всего под наркотой, и любой крик или плач могут вызвать неуправляемую агрессию. Поэтому самое правильное — выполнять все их требования.

Остальные заложники тоже молчали, никто не рыдал и не бился в истерике. В помещении царила гнетущая тишина, изредка прерываемая нервными всхлипами. Кое-кто шепотом молился, с опаской поглядывая на надсмотрщиков.

Время тянулось медленно, оставляя неприятное послевкусие, как след улитки, ползущей по поваленному стволу дерева.

Оля успокаивала мальчиков, но сама понимала, что они здесь надолго. Без воды и еды. Без туалета. Возможно, без движения. Как медик, она знала многое о выносливости человеческих организмов. И даже детских.

К сожалению, ей ничего не было известно о выносливости эмбрионов, и если им троим опасность пока грозила неопределенная, то ее малыш казался намного уязвимее. И беззащитнее. А она не может его потерять, ни за что.

Самое правильное сейчас — сидеть и ждать, когда их освободят. Но она не может ждать. Не должна.

Мимо несколько раз прошелся тот самый громила в камуфляже с раной на руке, который пропустил ее к детям. Скользнул взглядом по ней, по мальчикам.

И Оля решилась. Есть еще одно слово, которое одинаково звучит на всех языках мира. Она очень осторожно подняла руку, а потом ткнула пальцем себе в грудь.

— Медик. Я — медик.

Бородач остановился и уперся в нее тяжелым взглядом. А она все так же осторожно указала на его руку.

— Надо перевязать.

Говорила негромко и ровно, чтобы не спровоцировать агрессию.

Громила посмотрел на свою руку и что-то крикнул своим товарищам, разлегшимся в противоположном углу на сваленных там же заплечных рюкзаках. А потом кивком головы подозвал Олю.

Оставалось теперь встать на непослушных трясущихся ногах и не свалиться. Она поднялась, придерживаясь за стену, при этом приходилось чуть ли не по рукам себя бить, чтобы не хвататься за живот. Им не надо знать. Никому не надо.

— Сидите смирно, — сказала детям, стараясь не шевелить губами, и пошла.