Моя небесная жизнь: Воспоминания летчика-испытателя

Да, мы держали всех в сознании того, что мирное сосуществование возможно только благодаря нам. Хотя сами своими действиями подводили иногда мир к катастрофе. Когда ты по мере взросления получаешь больше информации и начинаешь уже сам находить ответы на поставленные тобою вопросы, то начинаешь понимать, насколько гибельной была наша идеология. Сами по себе идеи коммунизма очень светлы и заманчивы. Но воплотить их в реальной жизни, по-моему, невозможно…

Я понимаю, что моя книга несколько о другом — не об идеологии и даже не о политике. Но я говорю о них не как учёный или политик. Я просто высказываю своё мнение о наболевшем. Почему так часто приходится возвращаться к этим темам? Казалось бы, интереснее говорить о том, какую технику и как я испытывал, с кем встречался. Но от этого не уйти. Для многих из нас тот же Сталин был богом и кумиром. Помню, как во время его похорон рыдала вся страна. Но мы не знали о существовании другой страны, которая в тот день облегчённо вздыхала. Через некоторое время народу позволили ругать одного вождя во имя того, чтобы не трогали «светлое» имя Ленина. Мол, если бы Сталин не нарушил ленинских принципов, всё было бы хорошо.

Но никто не говорил о том, как Ленин вводил свои принципы в действие. Как он первым дал указание расстреливать людей — и чем больше, тем лучше. Как Ленин первым создал концлагеря. Как он вводил институты заложников. До сих пор Анпилов повторяет: «Это светлое имя», «Это великий человек»… До сих пор многие апологеты коммунистической партии считают, что Ленин создал сильное государство, которое являлось противовесом капиталистическому миру. Но никто не говорит, какое государство Ленин разрушил — государство, которое могло стать ещё более мощным, чем СССР. Россия могла бы стать мощным фундаментом для той удивительной страны, которая процветала бы на одной шестой, а может быть, и большей части земного шара.

Как быстро разрушилась идеология, в плену которой мы находились более семидесяти лет! Это прежде всего психологическая травма. Крушение кумира — это и крушение части твоего собственного «я». Вот почему меня так тревожит эта тема.

Наверное, об этом думают сегодня многие. И раньше думали многие. И приходили к этому же ужасному выводу, о котором трудно говорить и сегодня. Поэтому я так часто спорил и с отцом, и со своей мамой и слышал только один довод:

— Сынок, побереги себя.

33. ПЕРВОЕ ЗВЕНО, ИЛИ ТЕРНИИ ПЕДАГОГИКИ

Когда я прибыл в училище после его окончания уже в ином качестве, меня ждало некоторое разочарование. Инструкторы были нужны, нас оставили пять человек, но в штат полка не зачислили. А потому примерно недели три не кормили, не поили, зарплату не давали. Своих денег у нас после отпуска, естественно, практически не было — как говорится, «нулевой вариант», а то, что оставалось, мы истратили очень быстро. Залезли в долги, но и в долг буквально через неделю нам уже никто не давал. В общем, жизнь наша была очень тяжёлой и пакостной. Сегодня, когда вся страна по полгода не получает зарплату, этот эпизод не воспринимается столь трагически, мы все живём примерно в одном ритме. Но в те годы такая ситуация была вообще дикой, а в армии тем более. Там царили относительный достаток и порядок, военнослужащие вовремя получали полагающееся им денежное и вещевое довольствие, и наше бедственное положение являло резкий контраст этому благополучию.

И вот когда мы уже почти дошли до ручки, нас наконец вызвали в училище и объявили, что всех распределяют по полкам. Я получил распределение в выпускной полк, но перспектива службы в нём меня не радовала. Прежде всего потому, что в душе я всегда оставался лётчиком-истребителем, а выпускной полк летал на бомбардировщиках. Во-вторых, там уже весь процесс обучения заканчивался, и налёт в выпускных полках был не такой большой по сравнению с полками первоначального обучения. Хотя работа в выпускном полку более почётна и в общем-то проще и комфортнее.

Когда мы голодали, Калмыков, командир эскадрильи, в которой я выпускался, сказал, чтобы я являлся на работу. Но я предпочёл уклониться, потому что в таком случае у меня появлялся шанс, хоть и маленький, попасть в полк первоначального обучения, куда мало кто стремился. Занятия с нами проводил замначальника училища Филимонов. На последних занятиях, после которых мы должны были отправляться в полки, я подошёл к нему и попросил аудиенцию. Он меня принял, и я высказал пожелание пойти в полк первоначального обучения, где была возможность летать на Л-29 и работать по общеистребительной программе. Он усомнился:

— Но ты понимаешь, это вроде бы как понижение твоего статуса, тебя берут в выпускной полк, всё уже определено.

Я ответил, что всё понимаю, но мне хотелось бы начать именно с инструкторской работы, а она там, где курсантов начинают обучать с самого начала. Видно, ему понравилось, что молодой лейтенант просится не туда, где теплее, а наоборот, в самый омут. И сказал:

— Считай, что вопрос решён.