Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 4 (СИ)

— Да это, Федр Михалыч… — браток немного растерянно обернулся к позвавшему его бандиту. — Детектив этот ссаный из машины выходить намылился! Высадить не успели!

Мужика, которого братки звали Федр Михалыч, я знал. Это был лидер банды, которого остальные бандиты города чаще всего называли кличкой Моргун. По фамилии Моргунин. Сам же Федор Михалыч себя по кличке никогда не называл. Он вообще всячески боролся с любыми проявлениями «блатняка» в банде. А отношения к себе требовал, скорее, как к тренеру.

Пацаны с кирпичного были вообще не типичной для Армавира ОПГ, но что они оставались при этом ОПГ не вызывало сомнений.

Моргун запрещал своим людям пить, курить и тем более принимать наркотики. Регулярные тренировки в спортзале и на свежем воздухе были обязанностью каждого участника группировки.

В отличие от Михалыча, чалящегося в СИЗО, который среди своих старостаничников тоже пытался вести «пропаганду ЗОЖ», но сам ей не соответствовал такому образу жизни, Моргун строго придерживался своих принципов. И также строго требовал их исполнения и от остальных.

Хотя кирпичный был довольно немногочисленной бандой и редко лез в город, подмяв под себя, в основном промзону, отдельные ее бойцы внушали уважение.

Перед нами сейчас стояли человек двадцать крепких и сбитых мужиков. Все отлеты, широкоплечие, толсторукие и поджарые. Моргун неплохо поработал над своими людьми.

Я мало знал про самого главаря банды кирпичного, но то, что мне было о нем известно, несомненно, выводило Моргуна рядя остальных многочисленных «авторитетов».

К слову, сам себя авторитетом он не считал, и всячески отрицал блатную романтику, тюремные понятия, и прочую, по его мнению, чушь. Моргун считал себя патриотом своей родины и яростно ненавидел все, что творилось сейчас в новой России. По иронии судьбы своими действиями он только раскручивал весь этот маховик бандитизма, который из года в год только набирал обороты.

Сложно сказать, что было в голове у самого Моргуна, но мне кажется, что это какая-то каша из все еще советского патриотизма, христианства, принципов здорового образа жизни, густо намешенной на том, что можно было бы назвать абсолютной верой в право сильного. Наверное, Моргун считал это своеобразной справедливостью. Кто силен, тот и прав. Ведь именно правом сильного пацаны с кирпичного пользовались, когда крышевали новоявленных бизнесменов промзоны.

Что ж, такие воззрения полностью соответствовали тому, что творилось сейчас в моей стране. И хоть я был не в восторге от всего этого, понимал, что тоже вынужден играть по этим правилам. Иногда, чтобы выжить и защитить своих, приходится делать то, что не нравится. В этом мы с Моргуном, пожалуй, были похожи. За одним только исключением. Ему, похоже, по большей части все нравилось.

В отличие от других ОПГ кирпичики не почти совались в широкую торговлю и услуги, а вотчиной их были в основном работяги, организовавшие свои небольшие узконаправленные бизнесы на останках Армавирской промзоны.

Пацаны с кирпичного трясли автомастеров, шиномонтажи, торгашей стройматериалами, и местные рабочие бригады шабаев. Хотя иногда они и предпринимали попытки пролезть вглубь города, но, будучи немногочисленными, мало что могли противопоставить крупным ОПГ Армавира. Хотя и старательно покусывали их жирные бока.

Стоит ли говорить, что остальные бандиты презирали Моргуна с его спортиками. Банда, в которой не было ни одного авторитета или коронованного вора в законе, слишком отличалась в их глазах от остальных. Моргун, конечно, призирал армавирских братков в ответ и считал, что развал страны советов — во многом вина таких, как они уродов, пустивших свои щупальца на местах.

Ни пацаны с кирпичного, ни остальные бандиты города, совершенно не задумывались о том, что являются, по сути, одним и тем же явлением, только чуть-чуть в другой упаковке. Для них различия были очевидны и слишком критичны.

Моргун подошел к БМВ, заговорил о чем-то с пленным Вадимом.

— Ниче, потерпишь, — ветер донес с их стороны голос Моргуна.

Потом главарь кирпичных сам затолкал выглядывающего наружу детектива обратно, закрыл за ним дверь.

Кирпичные с суровыми харями выстроились напротив нас. Никитина, напуганная и поникшая, смотрелась на фоне здоровяков инородно, словно синица, в стае ворон. Маленькая и пухленькая, она стояла в середины всей стены бандитов, нервно теребила маленькую сумочку.

— Притащили эту, — шепнул мне Женя. — Женщину. Видать, хотят, чтобы что-то рассказала.

— Да что она расскажет? — Сказал я. — Будет плакать по сынку. Короче, понятно.

— Что тебе понятно? — Заинтересовался Фима.

— Конструктивного разговора не получится. Моргун будет прессовать. Давить на эмоции. А у меня была надежда, что он и здесь будет вести себя хоть чуть-чуть не так, как другие братки. Ладно. Придется его к этому разговору подтолкнуть, да так, чтобы мы друг друга не постреляли.

— Мож, я поговорю? — Спросил Степаныч. — Ты посмотри, как Моргун на тебя вылупился. Сразу видно — не во что ни ставит. Видать, думает, ты сосунок какой-нибудь.