Моя Оборона! Лихие 90-е

— Степаныч, — я развел руками Женя. — Стар? А кто вывел на прошлой неделе двух гопарей из Казачка, когда те стали приставать к официантам? Да ты еще крепкий мужик!

— Слишком все поменялось, — вздохнул Степаныч. — В союзе за все эти вещи, что мы собираемся сейчас делать, грозил срок. Подумать только! Бизнес, да еще охранный! А тут, ты, Витя, выходит, подбиваешь меня на такое дело, что у меня и в голове не укладывается. Сложно, слишком сложно. Неправильность у меня какая-то в душе по этому поводу присутствует.

— Знаешь, Степаныч, — я улыбнулся. — Будь Союз на месте, и не нужны бы были все эти частные охранные фирмы. Я бы работал себе инженером на Армавирском машиностроительном, ты бы получал нормальную офицерскую пенсию. А Женьку с Ефимом государство не оставило бы на произвол судьбы. Я был бы рад, если бы все могло так получиться. Мало кто хочет в этом мире крутиться и выживать. Все хотят просто жить. Но время сейчас такое, что просто жить уже не выйдет. Ты либо идешь в ногу с чем-то новым, даже если оно, это новое, тебе не нравится, либо остаешься на обочине жизни. А может быть даже помираешь. Помирать из нас никто не хочет. Но в будущем Оборона поможет многим: и нам, и другим людям.

— Это верно, — буркнул Женя. — Помирать рано. Мне еще жениться надо.

Степаныч смотрел на меня с сомнением. Потом с хрустом почесал седую щетину.

— С волками жить — по-волчьи выть, — проговорил он.

— Наступят и другие, более спокойные времена, — сказал я.

— Это откуда ж ты знаешь? — Хмыкнул Степаныч.

«Знаю, — хотел я ответить, — я видел эти времена. Я там жил.»

Однако вместо этих слов я произнес другие:

— Я в это верю.

Женя со Степанычем переглянулись. Во флегматичных обычно глазах, по сути, молодого еще Жени горело выражение, которое можно было бы назвать надеждой. Степаныч при этом только вздохнул.

— Ладно уж. Уже согласился. Может, ты и прав, Витя. Может, оно так, и лучше будет.

— Будет, — подтвердил я.

Тут на кухню вернулся Ефим.

— Простите мужики, что так долго. Все никак найти не мог.

Фима принес свежий выпуск газеты Спорт Экспресс. Бросил перед нами.

— Смотрите, — опершись о стол, он склонился над газетой. Упер руку в бок. — В этом месяце у нас три игры. Можно поставить, и тогда…

— Ставки? Да ты че, сдурел? — Возразил тут же Степаныч. — Че, деньги за так собрался раздавать?

— Да почему за так⁈ — Обиделся Фима. — Я ж разбираюсь! Точно знаю, куда ставить надо, чтобы выиграть!

— Ага. На вот, — Степаныч потряс стопкой долларов. — Бери, в окно выкидывай. Что так, что сяк, а разницы никакой.

— Ну как я сам не догадался, что он решил учудить? — Хмыкнул Женя. — Ефим с осени на ставках играет.

— И че? Много выиграл?

Степаныч посмотрел на парня с претензией во взгляде. Фима смутился.

— Ну… Пока немного, но выигрыши у меня были.

— И сколько же? Два? Три раза? Сколько выиграл? Триста рублей? — Спросил Степаныч.

— Кажется, два, — равнодушно сказал Женя. — Он меня заколебал этими своими ставками тогда. Весь день ходил и рассказывал, какой он молодец. Даже Ленку пытался на свидание позвать. Все рассказывал, что скоро разбогатеет.

— А мож и разбогатею! Не ну а что такого-то?

Обиженный Фима забрал газету, и в этот момент у меня как раз возникла одна интересная мысль.

— Ефим, дай-ка её.

Поникший Фима протянул мне свежий номер, и я развернул его на странице с анонсами. В этом месяце и правда будут разыграны несколько матчей: тринадцатого, семнадцатого и двадцать первого февраля. В двух из трех матчей Россия играла с США, в одном с Сальвадором.

— Коэффициенты будут высокие, — буркнул Фима.

Я хмыкнул, возродил в памяти смутные воспоминания о том времени, когда Ефим увлекся ставками. На протяжении девяносто третьего и половины девяносто четвертого он активно профукивал деньги в кассе кинотеатра Марс — первой и единственной букмекерской кассе Армавира.

Проигрывал Фима почти всегда, хотя и был уверен, что точно вот сейчас, на следующей игре, заработает хорошие деньги. Как всегда, не зарабатывал. Однако в редкие моменты судьба ему улыбалась и тогда о его победе знали все. Буквально все. Ефим надоедал окружающим так, что деваться было некуда.

Одна из таких ставок мне запомнилась довольно ярко: США — Россия двадцать первое февраля. Все потому, что в тот день Фима выиграл и превратил пятьдесят долларов в полторы тысячи. В победном угаре он запил так, что мы с Женей искали его потом где-то в Майкопе.

— Все думали, наши победят! Вот все! — Кричал тогда все еще пьяный Фима. — Первый матч на тебе! Победили — один ноль в пользу наших! Второй, бабах, победили — два один! А третий! Эх! Вот, видит бог, поставил бы на победу — продул! А я на ничью, и вот тебе ничья!

Хорошо, что к концу девяносто четвертого он прекратил все это дело со ставками. Оборона затянула его в водоворот работы, и Фиме стало просто не до этого. А потом и вовсе его интерес к азартным играм окончательно пропал.

— Ничья, — прошептал я, прогоняя воспоминания.

— Чего? — Поднял на меня глаза от газеты Степаныч.

— Да так, ничего. Поставить хочешь? — Спросил я у Ефима.

— Ага. Тут и тут против наших, а на последний матч на ничью.