Моя панацея (СИ)

Чёрт, насмерть запуталась.

В доме тишина. Но уже не такая плотная как раньше.

Чьи-то лёгкие шаги разрушают тишину, а я напрягаюсь. Тело сковывает лёгкий укол паники, а слёзы мигом высыхают. Но потом вспоминаю о Ярике и мигом теплее становится. Это он?

Вскакиваю на ноги. Зачем-то отправляю одежду, будто мой внешний вид действительно имеет значение.

— Мама, я пить хочу. И есть.

Теряюсь. Ярик стоит босой прямо на лестнице, в своей смешной пижамке. Взъерошенный, только что проснувшийся, а на лице улыбка. Он будто бы весь светится изнутри, и я снова глотаю свои глупые слова. “Я тебе не мама, малыш. Не выдумывай, это просто глупая ошибка”. Не могу такое сказать, не получается.

Ну как ребёнка-то расстроить? Это всё дикое стечение обстоятельств, я не должна была тогда ввалиться в его комнату, а Максим не должен был строить для сына воздушные замки. Что бы ни случилось с матерью Ярика, мне — чужой тётке — нечестно притворяться ею. Нечестно позволять ему продолжать верить, радоваться, но во мне нет смелости сломать его хрупкую мечту, которая наконец-то сбылась. Пусть и кособоко, но сбылась.

И хоть я совершенно не знаю и не понимаю, как себя вести в этой ситуации, протягиваю руку. Действую по наитию, ведомая лишь внутренним чутьём. Ничего не обдумываю, не заглядываю в будущее и не строю теорий. Просто протягиваю руку.

— Ты же мне покажешь, где кухня?

Ярик энергично кивает и сбегает вниз. Шлёп-шлёп голыми пятками по деревянным ступеням. В доме тепло, но всё равно босиком бегать такому маленькому ребёнку, наверное, опасно. А если простудится?

Если простудится, у него есть родной отец. Наверняка и босому бегать ему Максим разрешил. Кто я такая, чтобы диктовать свои правила?

Ярик цепко хватает меня за руку и буквально тащит за собой. Даже сопит спешно от натуги.

— Вот туда, там кухня, — лепечет и подводит меня к арке, за которой небольшая, но уютная комната.

Для готовки есть всё необходимое, а ещё огромный холодильник, до отказа забитый едой. Чего тут только нет, и я поражённо разглядываю баночки, коробочки, упаковки, на многих из которых надписи на буржуйских языках. На колбасах, например, итальянские этикетки, а на шоколаде — немецкие. Большинство продуктов я видела лишь на полках в магазине, и то не все. Да и не присматривалась особенно. Толку, если позволить себе не можешь? Потому что почти все деньги уходили в банк, копились там, чтобы… чтобы в один чудеснейший день исчезнуть. Вместе с Павликом.

Я уверена, что в этом Максим точно не соврал. Уж очень убеждённым выглядел тогда в машине. Ай, всё, не хочу об этом больше думать! Иначе совсем мозги в кисель превратятся, и всё, на что окажусь способна — сидеть в уголке, свернувшись калачиком, и реветь, словно мне восемь.

Откинув в сторону все переживания, наливаю Ярику стакан воды. Он жадно пьёт, но всё равно и трети не выпивает — маленький.

— Так с попить мы разобрались. А с поесть? Чего тебе хочется? Только чур не мороженное и не конфеты.

Даже моих скудных познаний в жизни пятилетних мальчиков достаточно, чтобы понимать: много сладкого ночью им точно нельзя. Но Ярик удивляет меня:

— Я не люблю сладкое, а мороженое мне нельзя, — серьёзно заявляет и обхватывает пухлыми ладошками своё горлышко. — Ангина!

Он так торогательно серьёзен сейчас, так деловито собран, что не могу сдержаться и смеюсь. Нет, Ярик всё-таки чудесный мальчик. Пусть я почти его не знаю, но он мне уже нравится.

— Тогда что?

— Кашу, — расплывается в улыбке и подпирает щёчки кулаками. Сейчас Ярик мне уже не кажется таким бледным. Или просто тут освещение иное? — Гречневую, с молоком.

— У тебя часто горло болит? — спрашиваю, чтобы рассеять тишину. Молчать не хочется, но и наговорить лишнего запросто могу. Потому выбираю нейтральные темы.

— Ага. Папа говорит, это пройдёт. Когда вырасту.

Пока Ярик бесхитростно откровенничает, я всё-таки нахожу в одном из многочисленных шкафов глиняную банку, на которой написано “Гречка”. Ага, но внутри почему-то рис. Тогда что? Тогда надо найти рис и вот там…

И правда, в рисовой банке оказывается тёмная и рассыпчатая гречневая крупа. Достаю кастрюльку, из холодильника извлекаю пакет молока и принимаюсь за работу. Готовка расслабит нервы, приведёт мысли в порядок. Оказывается, чтобы успокоиться окончательно мне нужно было зайти в чужую кухню и начать варить кашу для чужого ребёнка. Забавно.

— Папа правильно говорит, — киваю, помешивая в кастрюльке стремительно набухающую крупу. — А что он ещё тебе говорит?

— Что я обязательно стану самым сильным и умным. Вот только читать никак не могу научиться, — разводит руки в стороны и смотрит на меня печально. Вздохнув, добавляет: — Не получается.

— Папа сердится?

— Нет, папа на меня никогда не сердится. Он хороший!

— Ага, согласна, — поддакиваю. Не говорить же ребёнку, что его папа — тот ещё оригинал, и методы у него интересные. Это точно не тема для беседы с детьми — даже я это понимаю.

— Если хочешь, я тебе помогу. С чтением, — добавляю, а внутри обзываю себя идиоткой. Знаю же, что не должна, но и помочь Ярику хочется. Замкнутый круг какой-то.