Моя панацея (СИ)

— Максим, ты очень жестокий… я это знаю. Я следила за вами с Яриком, я хотела каждый раз подойти, не решалась. А тут случайно увидела твою бабу, она с нашим сыном… он её обнимал, мамой называл. Макс, разве так можно?! Чужую бабу наш сын называет матерью!

Она вся в эмоциях, слезах и соплях, тянет ко мне руки, заламывает, но во всём этом фальшь. Марат — один из моих охранников — чуть заметно дёргает головой. Мол, убрать прилипалу? Но я отрицательно качаю головой — пусть выболтается, так мне понятнее будет, чего хочет эта дура.

В то, что в ней проснулся материнский инстинкт, ни на мгновение не верю. Но мне интересно, к чему вся эта суета.

Наташа трёт предплечья, а я понимаю, что в этом может быть главный ответ. Выбрасываю сигарету, хватаю её за руку и задираю рукав толстовки. У меня есть смутное подозрение, но пока не вижу “дорожек” на коже, всё ещё могу верить, что показалось.

— Ты, блядь, наркоманка, — озвучиваю очевидное, а Наташа дёргает руку на себя.

В глазах паника — она точно собиралась это скрыть от меня.

— Наташа, зачем тебе Ярик?

Некогда очень красивое лицо сморщивается, слеза катится по бледной щеке, но Наташа всё ещё рвёт руку на себя, а в глазах страх.

— Ты кололась, когда Ярика носила? Говори, сука!

Я в бешенстве, потому что с самого рождения никак не могу вычухать Ярика из его бесконечных болячек. А ещё ему очень тяжело даются науки, словно в голове какой-то блок.

— Отпусти, мне больно.

— Я тебя убью сейчас, тварь такую, если не ответишь!

— Максим, я… ты бросил меня! Я осталась беременной. Мне было тяжело!

— Ты кололась, когда беременной была?

— Немного, — орёт мне в лицо. — Нечасто!

Я отталкиваю её от себя, отхожу на несколько шагов, словно липкую жабу трогал.

— Максим, мне нужны деньги, сейчас нужны, — плачет жалобно, пытается вывести меня на эмоции, только хера ей лысого, а не моих эмоций. — Я же мать твоего сына, Максим. Мать! Неужели я ничего не заслужила? Макс, во имя всего святого, что было между нами, ради нашей любви.

— Какая на хуй любовь? Мы месяц трахались без всяких обязательств.

— Максим, если не поможешь мне, я же разрушу всю твою жизнь, твою репутацию. Что если я пойду к журналистам и расскажу, что уважаемый бизнесмен Максим Пожарский оставил беременную девушку, а потом силой забрал у неё младенца? Что если я расскажу, что именно ты подсадил меня на наркоту? А что? Кому поверят: мне — несчастной девушке или зажратому бизнесмену? Максим, подумай!

Она брызжет в меня слюной, а я отхожу ещё дальше.

— Да пошла ты.

Я киваю Марату, чтобы подошёл, обрисовываю ему ситуацию. Мне эта тварь не нужна рядом ни в каком виде. Увы, я жестокий — Наташка права. Они все правы.

И когда её утаскивают и запихивают в один из джипов, мысленно выдыхаю. Пусть будет счастлива. Но не рядом со мной. И уж тем более не рядом с моим сыном.

Такая мать Ярославу точно не нужна.

28. Инга

Дом Максима — это какая-то шкатулка с сюрпризом. Мало того, что он очень большой и красивый, он ещё и напичкан всем необходимым для жизни.

В подвальных помещениях находится спортивный зал. Маленький, но очень функциональный. Каких тренажёров тут только нет! Я так себе спортсмен, но когда сердце не на месте, хочется заняться чем-то вот таким — простым и понятным. Например, пробежать несколько километров на беговой дорожке. Ну или хотя бы пройти.

Кое-как разбираюсь с хитрым устройством тренажёра, выбираю самую щадящую скорость и шаг за шагом убегаю от мрачных мыслей. Мышцы начинают гореть практически сразу, но я иду и иду “под горку”, растворяя в дискомфорте тревоги.

На стене напротив круглый циферблат часов. Стрелки тикают, задавая ритм моей ходьбе, и я пытаюсь отвлечься от стремительного бега времени, но не получается. Сейчас три, и это значит, что Максим должен был уже встретиться с той девушкой. Кто она ему?

Помимо того, что она может оказаться горе-мамашей, она же может быть и постоянной любовницей Максима. Вдруг у них уже давно отношения, и теперь она хотела рассказать мне о его двойной жизни? А что? Такое ведь может быть и запросто.

Шаг, ещё один, третий, десятый. Как-то незаметно показания на дисплее перевалили за пять километров, а я всё иду и иду вперёд, словно в конце воображаемого путешествия меня ждут какие-то ответы.

Зачастую моя жизнь не была хорошей, но она была понятной. Вот я, маленькая, а вот злая тётка и её придурочные сыночки. Их кривая вера в Бога, отбившая у меня напрочь желание переступать порог церквей, молиться на иконы и простаивать у алтаря. Был свод правил, за нарушение которых положено наказание. Рука у тётки была тяжёлая, но и к этому я привыкла. Только сейчас, спустя столько лет, я понимаю, насколько это было страшно — привыкнуть к насилию. Но я не только привыкла, я однажды убедила себя, что именно так живут все дети, и ничего эдакого в порке и оскорблениях нет. Мне, ребёнку, было проще поверить, что всё, происходящее со мной, нормально, а не пытаться бороться.

Да и какой с меня борец?