Моя пятнадцатая сказка (СИ)

Мать подсунула мне свежих — ну, почти, на два дня опоздалых — газет, я серьезно их развернул, опустившись в старое кресло-качалку. Сделал вид, что не видел этих номеров прежде. Рю переключал старенький телевизор, ловил футбол. Ворчал, что не так хорошо видно. Пришлось кашлянуть многозначительно, чтоб он заткнулся и отстал от моей матери. Мать, жена и меньшой расселись в крохотной гостиной. Кажется, мать показывала им мои рисунки. Надо же, а я когда-то рисовал! Вообще не помню!

— А еще он мой портрет нарисовал в средней школе…

Недоуменно задержал переворачиваемую страницу газеты. Надо же, я и ее портрет рисовал?..

— Им учитель как раз задал нарисовать самого важного человека. А Сусуму родителей нарисовать решил. Вот, смотрите.

— Ого, как настоящий художник! — внезапно выдохнул мой скупой на похвалу старшой.

Я недоуменно застыл с газетой. Что там они такое смотрят?..

— Потрясающе! — пылко проговорила Нодзоми.

А Мамору, помолчав, серьезно уточнил:

— А где портрет дедушки? Ты же сказала, что он рисовал своих родителей.

А где портрет отца?..

Мать долго шуршала бумагами, но портрет почившего супруга так и не нашла. Нодзоми и сыновья притихшие ждали.

А у меня перед глазами снова всплыли почерневшие, морщащиеся обрывки, красные цветы на которых светились ослепительно ярко в ночной темноте…

Она и не найдет портрет отца. Там его нет. Я сам его сжег.

За обедом — мы сидели уже впятером, захваченные ароматом и вкусом хозяйкиной стряпни — Мамору, робко придвинул стул к бабушке и тихо сказал:

— Ба, я собрался стать дизайнером.

— Правда? — она улыбнулась, потрепала внука по щеке. — Как мило! Ты мечтаешь точно о том же, о чем твой отец мечтал в твои года.

— Э-э… — протянул меньшой потрясенно. — А разве отец об этом мечтал?

А мать повернулась ко мне.

— Сусуму, твое лицо… ты плохо себя чувствуешь? Может, я приоткрою окно?

Она вскочила, к окну бросилась. Ветер на нас свежий вечерний воздух метнул, отмытый струями дождя, запах влажной земли и… и у окна снова сидел Он.

И зеленый кот снова внимательно смотрел на меня. Нет, не может быть. Его нет. Он, правда, не существует! Вот ведь, даже мать, за взглядом проследив моим, не обнаружила ничего необычного ни за окном, ни вокруг окна.

А Мамору внезапно рассмеялся.

— Надо же, отец вообще забыл, о чем он мечтал!

Я был крайне смущен. Вроде не тот возраст, чтоб быть серьезно забывчивым.

— Не правда, я…

Я хотел ему ответить. Достойно ответить. Но… не смог. Не смог соврать.

Я забыл.

Я забыл, о чем я когда-то мечтал.

Стыдно признаться, но я совсем забыл какую-то часть собственной жизни!

Как я мог это забыть?..

Зеленый кот сел на полу у окна и заплакал. Я должен был обрадоваться, что эта надоедливая зараза так расстроена, но… мне почему-то стало самому паршиво. Я же не хотел его видеть больше никогда! Какое мне дело до того, светится ли от счастья эта морда или так горько плачет?!

Мать проворчала:

— Сусуму правда хотел в детстве стать художником.

Нодзоми и Рю растерянно молчали. Только Мамору решился спросить:

— Почему бабушка помнит папину мечту, а сам папа — вообще нет?

Вспыхнул и погас на несколько мгновений свет, потревоженный грозой. Вспыхнули в глубинах памяти, догорая в темноте, остатки крепкой бумаги. Я вспомнил ту ночь и пламя, пожирающее нарисованное лицо отца.

Я наконец-то четко вспомнил.

* * *

Я еще с младшей школы полюбил рисовать. Отображать все, что видел, на бумаге. Забирая мгновения у вечности. Задерживая их в недрах бумаги. То есть, сначала вечность могла и смеяться: она не узнала бы себя в сохраненных мной листах бумаги, да и те люди ни за чтоб себя не узнали, но… время шло, стопка листов росла, росли, проступая, новые штрихи и линии. Силуэты действительности, схваченные моею рукой, становились все больше схожими, как на бумаге, так и в реальности.

Я постоянно тренировался, когда мне в руки попадала бумага. И к средней школе уже сколько-то гордился собою, узнавая знакомые линии, которые раздвоились, узнавая на белых листах знакомые пейзажи, людей… рисование стало чем-то вроде воздуха для меня. Нет, это был мой воздух! Ничто не могло занять места большего, чем живопись, в моем сердце!

Однажды, незадолго до выпускного из средней школы, я поссорился с отцом.

— Какие предметы будешь подтягивать в старшей школе? — серьезно спросил он, заходя в мою комнату. — Надо б тебе уже задуматься о будущей специальности.

— Зачем мне думать? — я улыбнулся. — Я уже давно знаю.

— И что ты выбрал? — он подался вперед, отложив газету.

— Я стану художником!

— А если серьезно? — отец усмехнулся.

Его странный вопрос и усмешка меня удивили. Я возмущенно сообщил ему:

— Я совершенно серьезен, папа!

— И… — шумный выдох. — Ты серьезно собрался продавать людям вот это? — он брезгливо подобрал лист с пейзажем из моих фантазий: сказочный город, где дома сплелись из металла и кристалла с редкими древнекитайскими постройками, мой недельный труд над совершенством линий и силуэтов, отчасти подсмотренных во сне. — Вот эту вот… этот бред?