Моя пятнадцатая сказка (СИ)

Я бы с радостью забыл обо всем, но кто-то из проклятых друзей той мерзкой старушки оказался владельцем одной из средних картинных галерей города и подкараулил меня по утру, начав, собственно, с уточнения крупной суммы, а потом, заинтриговав меня — уже испугался, что чем-то приглянулся мафии — уточнил, что за право показывать мою картину.

Увы, у матери у друзей в соседней в деревне из-за цунами много домов снесло. Она расстраивалась. А тут вдруг деньги… да и перед отцом было совестно. Боюсь, как бы заодно не смыло там его могилу. Короче, я, вздохнув, согласился взять его деньги. А мои тогда накопления оставлю своей семье. Просто редкий случай. И раз уж матушка сможет успокоиться за своих друзей. И моих, кстати, друзей детства заодно. Они там тоже как-то пострадали.

Словом, я продал ему право показывать картину месяц. И хотел забыть.

Но люди, видевшие «Мидори нэко» мне забыть не позволили. Звонили, писали, требовали, просили нарисовать что-нибудь еще. Я тогда страшно в баре напился, ночь пролежал на траве. Утром меня растолкал тот стажер, живущий на соседней улице как назло. Хотел проводить до работы. Мне стало совестно.

А к вечеру, отмокая в ванной, я вспомнил, какое это блаженство, когда кисть утопает в воде, чтобы став обнаженной от краски, зачерпнуть еще, когда пятно за пятном ложатся полупрозрачные следы акварели на неровную поверхность акварельной бумаги, как медленно вырастает легкий, воздушный силуэт…

Когда я выпал из мечтаний, на крае ванной развалился зеленый кот, легко поигрывая пушистым хвостом.

Когда я робко показал владельцу картину «Мидори Нэко на о-сэн», он пылко пожал мне руку и сказал, что возьмет. Но после того, как он взял второго кота на выставку, я уже не мог не рисовать: люди, неизвестно откуда выпавшие целой толпой, меня бы удушили за промедление. Да и зеленый кот теперь мерещился мне много где, как будто охотно позируя.

Я и не думал ни о чем таком, это просто люди усмотрели там скрытые символы и какую-то особую философию…

Словом, картины мои висели в той галерее первым делом — в благодарность ее хозяину, помогшему неизвестному тогда мне — потом их охотно скупали коллекционеры, просили на время владельцы крупных галерей.

Полгода прошло — и я мог уже не работать в фирме. Да, собственно, когда я робко подал конверт с заявлением об увольнении, начальник радостно сказал, что глава только и мечтает о том, чтоб я «перешел в свободные художники».

Так я стал художником. Странно, но так.

Подумав, после увольнения зашел в большой книжный и накупил Мамору стопищу книг по дизайну и искусству разных культур и народов. Никогда его таким счастливым не видел, как в тот миг, когда вручил! Он из-за меня спать перестал на несколько дней, а потом у него альбомы закончились. Словом, я понял, что он обязательно на дизайнера пойдет на какое-нибудь отделение искусств. Но меня эта мысль уже не возмущала.

Более практичный Рю стал капитаном футбольной команды своей старшей школы. И наконец-то сознался мне, почему присмотрел конкретный университет: там большое внимание было местной футбольной команде, поэтому открывалась перспектива быть замеченным. А Рю собирался попасть в сборную Японии когда-нибудь. Что ж, амбиции — это хорошо. А там посмотрим. У каждого должен же быть какой-то шанс.

Хотя меня крайне раздражало, что фанклуб Рю из девчонок постоянно пишет ему любовные письма и тайком в темноте сует их в наш почтовый ящик, ровно столько, что выковыривать приходится отдельно, а мои газеты туда просто не влазят, и тот парень вынужден их оставлять на земле. Но сам старшой от упоминания любовных посланий только кривился, мол, какие там свиданки, он намерен стать капитаном футбольной команды Японии, а для этого много тренироваться еще. И на что, мол, нужны эти глупые девчонки с их вздохами и бесконечными коробками с обедами, которыми они хотят раскормить его как борца сумо, если едва слабину даст и отведает? Я только усмехался: не время, поймет еще.

А Нодзоми неожиданно сделалась искусствоведом и критиком в одной из лучших столичных газет, посвященных мировому искусству. Она так и не научилась рисовать, даже не пыталась, но она могла замечать много интересных деталей. И вообще, как оказалось, читала тайком книги о живописи разных направлений. Хозяйство вела хорошо, но на досуге сбегала на час-два в ближайшую библиотеку. Надо же, сколько же я не знал и не замечал о своей семье!

А ее первая выставка — она лично просматривала и отбирала картины молодых и неизвестных художников — это было нечто! Не знал, что у Нодзоми такой хороший вкус! Я влюбился в свою жену заново. Хотя она всегда говорит, что она — самый первый и самый главный фанат моего стиля. И это меня успокаивает. Впрочем, я не против, если она раскопает кого-нибудь еще, с еще более утонченным или дерзким стилем: в конце концов, одно из очаровательных свойств искусства — в его разнообразии.