Не знаю, как он ориентируется среди всех этих магазинов, забегаловок и украшенных к Новому году залов, но как бы там ни было, уже спустя пару минут мы заворачиваем на фуд-корт. Скольжу взглядом от одного столика к другому. Народу – не так чтобы много. Обед уже закончился, ужин и не думал начинаться. К тому же – будний день. Наконец, замечаю Егора. Но расслабиться не удается. Тот сидит с каким-то парнем, наверное, одним из тех многочисленных приятелей, которыми так легко обзаводишься, когда тебе четырнадцать. И никакой Данаи рядом с ним нет и близко.
– Привет.
– Папа?! А ты как здесь? Какого… – он обводит взглядом меня и Макса. – Что-то случилось?
Сканирую взглядом ссутулившегося парня. Как тот развязно хватает свой гамбургер и, на меня не глядя, засовывает едва ли не целиком в рот.
– Да так. Ты мне скажи, где Даная?
Егор хлопает глазами. И начинает громко, привлекая к нам ненужное внимание, смеяться. Я хмурюсь. Перевожу взгляд с сына на Макса, и опять на парня, с которым сидит мой сын. Парень задирает голову в рэперской кепке и весело мне подмигивает. И тут происходят сразу две вещи. Во-первых, я понимаю, что зря волновался. Она такая изумительная актриса, что ее никто и никогда бы не узнал. А во-вторых, я хочу ее. Хочу безумно. Даже в образе мальчика. Вообще все равно, как. И я ее получу. Чего бы мне это ни стоило.
Глава 12
Мы сидим в гостиной и мирно беседуем с отцом Алексеем и Георгием, когда в комнату, сверкая глазами, вбегает Егор.
– Там твою убийцу показывают. Где пульт?!
– Кого? – изумляюсь я.
– Ну, маньячку! Элеонору, как там ее… Она еще в Пришествии снималась.
Телевизор в доме Астаховых, к счастью, смотрят нечасто. Поэтому когда пульт находится, передача уже идет несколько минут. Резвый ведущий сыплет вопросами:
– Это правда, что сегодня вам предъявлено обвинение в покушении на Данаю Дадину?
– Да, но это смешно и, уж конечно, безосновательно. Мои адвокаты включились в процесс, и я уверена, что совсем скоро эти чудовищные обвинения будут с меня сняты. Если, конечно, – Эля театрально вздыхает, прикладывая к глазам кружевной платок, – если, конечно, в очередной раз не вмешаются высокопоставленные покровители Дадиной. Вы, Андрон, наверное, понимаете, о чем я.
– И все же разъясните ваши слова для наших зрителей.
Напрягаюсь и, будто притягиваемая происходящим на экране, подаюсь вперед. Ну, какой бред!
– Скажем так, ни для кого не секрет, почему Дадина задействована в стольких проектах сразу. У нас тесный мирок, и все мы знаем, как она получает свои роли. Каким, простите, местом… Это же на виду. То с тем она режиссером… То с этим продюсером. То вообще… вон, олигархи ей фильмы снимают. На наши с вами деньги, между прочим. Там ведь госдотаций по сорок, пятьдесят процентов на фильм! И ладно бы кино было стоящими. Но вы видели эти фильмы? Они вообще чему учат?
Картинка из студии сменяется нарезкой из моих фильмов. Это хорошие картины, за которые мне ни разу в жизни не было стыдно. Но вырванные из контекста сцены, которые, я уверена, вообще нельзя показывать в прайм-тайм даже забрюленными, выглядят и впрямь непотребно. Чего, конечно же, и добивались создатели шоу. Следом за этим, с позволенья сказать, попурри – на экране появляются мои фото. Где я под ручку то с одним, то с другим. Еще бы – это же чертовы премьеры! На которых я, в соответствии с негласным протоколом появления на красной дорожке, позирую с партнерами, задействованными в представленном проекте, или с кем-то из членов команды. Но опять же для непосвященных это подано так, будто я меняю мужиков как перчатки. Меня начинает трясти. От стыда, которого я априори не должна испытывать, горят щеки. Слезы бессилия накатываются на глаза.
– А то, как она пиарится на своем Фонде? На больных… Наших с вами детях! Разве это нормально? – продолжает распинаться Элеонора.
Каких детях?! У Эльки детей отродясь не было. Она их вообще ненавидит.
– Боже мой… Выключите это, пожалуйста!
Егор послушно щелкает пультом, но я успеваю услышать:
– Кто-нибудь видел, куда идут денежки, которые собирает Фонд святой Дадиной?
Да, мамочки, да! У нас вся отчетность вывешена на сайте!
Понимаю, что каким-то чудесным образом превратилась из жертвы (роль которой мне была чужда) во вселенское зло. Как такое случилось? Я не понимаю. Казалось бы, за столько лет в этом серпентарии я уже должна ко всему привыкнуть. Но как? Когда это все видели священник, мой потенциальный пасынок и… его отец.
Я ведь держалась! Не плакала, почти. Не истерила. А сейчас, кажется, на это не осталось никаких сил.
– Даная…
– Это все неправда. То, что они говорят… Это все неправда. Я не такая.
Глупо, глупо оправдываться. А если нет, то как? Отвожу от лица волосы. Руки дрожат. Почему никто не спешит мне сказать – «Да ты что? У нас и мысли такой не возникло!»?
– Она же просто маньячка. Что с нее взять? – один лишь Егор беспечно пожимает плечами.