Моя. По закону мести

И не девка она. Не девка. Дуня. Дуняша.

Ирбис поймал себя на том, что в мыслях называет ее именно так. Пусть и проскальзывает гнилая натура уголовника и бандита, а мужчине казалось, будто Дуня Короткова – яркий свет, на который Гоша полетел еще пару недель назад.

Георгий вернул взгляд к спутнице. Хрупкая фигурка, одежда, не скрывшая красивых форм и изгибов.

Что Гоша знал о красоте? Да нихрена он не знал! Ни-хре-на! Понимал только, что становится зависим от нее. От дочери врага.

Время он ей дал. Отпустил. Зачем? Чтобы к мысли привыкла? Чтобы подготовилась?

Бред!

Да Гоша не сторонник жесткача! Не привык откусывать бабам головы во время секса и рвать их на куски. Но взгляд у девчонки был именно таким, словно она шла на эшафот, словно готовилась к наказанию.

Ирбис вновь прикрыл глаза. Голова начала раскалываться. Свежая рана давала о себе знать. Тянуло плечо, словно кто-то плеснул кипятком по ноющим швам. Да и бессонная неделя сказывалась. Эмоциональные, мать их, качели.

Открыв глаза в какой-то момент, Гоша понял, что несмотря на боевой настрой собственного организма, задремал.

И спутница тоже, как выяснилось.

Девушка, уснув, опустила голову на его плечо, а тонкая рука легла между их телами. Хрупкая и изящная кисть без всяких украшений. Ни колец, ни браслетов.

А ведь Ирбис четко знал, что Коротков мог бы баловать дочь не только барахлом из ювелирки, но и эксклюзивными брюликами.

Старый жмот, млин! Подложить под Ирбиса дочку – запросто, а вот баловать девочку – Коротков не стал.

Гоша отвернулся к окну. Понял, что почти добрались до места. Дуняша вскинулась, села прямо, принялась сонно озираться по сторонам.

Ирбис наблюдал за ней. Видел, как на хорошеньком личике появляется испуг, страх, непонимание. Но потом ее взор застыл на нем.

Глаза в глаза.

Гоша совсем некстати решил, что изумруды пошли бы этой хрупкой малышке. Да, они подчеркнули бы глубокий нежный цвет глаз и прозрачность кожи.

Молча Гоша вышел из машины, когда охранник открыл дверь. Не стал ждать, пока девушку приведут к нему. Пошел к крыльцу и дальше через темный холл – прямиком в гостиную, к бару.

И только когда входная дверь аккуратно закрылась за охраной, а особняк погрузился в зловещую тишину, залпом осушил порцию вискаря и повернулся к Коротковой.

– Раздевайся, Евдокия Андреевна, – приказал он.

– Можно называть меня просто Дуня? – вперив взор в стену, негромко произнесла девушка.

Гошу торкнло, встряхнуло, повело от ноток этого бархатистого хрипловатого после сна голоса.

И взбесило то, как высокомерно она держит голову. Как отводит взор, глядя куда угодно, только не на самого Ирбиса.

А Гоше дико хотелось тонуть в зеленых глазах.

Но вместо этого, Ирбис подметил идеально прямую спину и расправленные плечи – будто королева почтила своим присутствием конюха.

И Гоша вспылил. Резко. Необоснованно. Грубо.

– Мне похер, кто будет отсасывать, Евдокия Андреевна, – подчеркнуто ледяным тоном процедил Ирбис, вернул стакан на место и сел на диван. – Приступай, если решила впрячься за папашу.

* * *

Дуня выронила сумочку из дрогнувших пальцев.

Нет, она примерно чего-то подобного и ждала. Но чтобы вот так сразу… То есть ей нужно прямо сейчас подойти к Ирбису? И не просто подойти, а…

Девушка торопливо подняла сумочку с пола. Георгий Матвеевич устроился в кресле в трех шагах от Дуни. Рубашка не скрывала развитой мускулатуры, скорее подчеркивала рельеф мужского тела.

Ирбис казался Дуне огромным. Даже сидя перед ней, он угнетал ее, давил собой, своим взглядом темным и пристальным.

– Шмотки! – рыкнул Ирбис нетерпеливо, словно терял контроль.

Дуня засуетилась. Положила сумочку на край столика. Та вновь упала к ее ногам. Пришлось опять поднимать аксессуар.

Волосы от этих маневров растрепались и рассыпались по плечам. Так даже лучше, хоть какое-то прикрытие от пронзительной черноты, царящей в мужском взоре.

Дальше Дуне предстояло убрать мужской пиджак, который все еще был на ее плечах, и сбросить платье. Так велел Ирбис.

Секундное дело, но пальцы не слушались, дрожали, казались чужими. А пиджак точно намертво прилип к ее спине. Да и на платье молния не поддавалась.

Пришлось до боли закусить губу, чтобы успокоиться. А издалека накатывала истерика. Да, соблазнительница из Дуни Коротковой – никудышная.

– Подойди! – отчеканил Ирбис.

Мужчина говорил негромко, сипло, но ослушаться Дуня не посмела. Шла, едва переставляя непослушные ноги. И как не упала на ковер? Не понятно. Ведь колени тряслись.

Стоило приблизиться, как огромные ладони Георгия Матвеевича подхватили ткань подола платья. В тишине комнаты отчетливо был слышен треск рвущегося материала.

Рывком мужчина стянул те лохмотья, что остались от дорогого наряда. Особого сожаления по поводу утраты одежды в душе Дуни не было. Девушка во все глаза смотрела на Ирбиса.

Волевой подбородок. Сжатые в прямую линию губы. Нос прямой. Легкая щетина, ухоженная и аккуратная. И глаза… дикие, бушующие непонятными Дуне эмоциями, такие, от которых хотелось закрыться руками. Но Дуня не посмела. Так и стояла, почти вплотную к Ирбису, почти не дыша.