Моя политическая биография

Наш коллектив — помимо холерика Тараса и майора Шлыкова туда входили ещё четверо-пятеро офицеров Академии и НИИ ПВО и 5–6 студентов — заставлял меня учить историю Тверской области, её статистические бюллетени. А надо было банально принадлежать к партии одного из слонов. Избиратели — пенсионеры Тверской области выбрали розового слона КПРФ, а его представляла журналистка из Ржева Астраханкина. Её и выбрали. С этими новыми уроками и впечатлениями я иногда приезжал в Москву. Я приходил к Дугину на Долгоруковскую и возбуждённо рассказывал ему о своём тверском опыте. Дугин качал головой, ругался, ругал «быдло», кормил меня сардельками — жил он тогда достаточно стеснённо. Я был шокирован деревенской отсталостью избирателей города Твери, ставил чуть выше здорового, как мне казалось, избирателя Тверской провинции, страшился ужасного засилья пенсионерщины. «Саша, ведь пенсионеры учились в советских школах! У них у всех есть образование, почему такое впечатление, что они явились из крепостного права?» Тогда ни он ни я не знали ответа на этот вопрос. Только недавно я сформулировал понятие «русского адата». И пенсионеры оказались из крепостного права, 130 лет слишком немного, чтобы изменить психологическую структуру человека… Однажды, уже перед самими выборами, когда я уезжал в Тверь в последний раз, я сказал Дугину, что если проиграю выборы, то нужно будет создавать совершенно новую партию, нужно будет создавать нового человека. Но зайти на него нужно будет не с политики, но со стороны эстетики, что нужно будет испортить им детей, брать детей и воспитывать их в партии. Это был первый словесный эскиз НБП, описание, какой она будет. А свидетельство о регистрации Рабко получил ещё в сентябре. Кстати, даже среди учредителей первой ячейки меня нет. Там есть женщина, познакомившая меня с Тарасом Рабко: Татьяна Соловьёва, так что она крёстная мать НБП. Название партии мы взяли от неудавшегося летом Национал-большевистского фронта. Оно могло быть другим. И это может быть случайность, что мы назвали партию именно так. Теперь уже деваться некуда. Столько отсиженных коллективно тюремных дней уже позади, несколько павших в борьбе роковой товарищей НБП. Теперь эти буквы освещены кровью и страданиями. Менять их нельзя никогда. Табу. Никогда нельзя менять флаг.

Набросав первый словесный эскиз партии, я ещё раз попросил Дугина, чтобы он помог мне. Он, расхаживая по комнате, поведал мне, что со времени своего ухода из «Памяти» поклялся не участвовать в политических организациях. Но он, разумеется, поможет мне с воспитанием людей, только не хочет занимать никакой должности в партии.

Я уехал в Тверь и проиграл выборы. Затем через Москву срочно улетел в Париж, где Наташа запила и её избили и изнасиловали. Результатом этого быстрого отъезда было определённое охлаждение ко мне моей тверской команды. Они обиделись. Во всяком случае, так сообщил мне позднее Тарас. Я исправил ошибку — съездил в Тверь позднее и пил с ребятами, сидел и вспоминал. Объяснил. Тема спешного отъезда из Твери всплывёт в феврале 1997 года, когда мы будем ссориться с Рабко в Екатеринбурге, подводя итоги. Отец-основатель Рабко к тому времени фактически покинет партию.

Я улетел спасать Наташу 17 декабря 1993 года. Вблизи всё выглядело трагично, но менее страшно, чем в 1992, когда Наташу ударили шесть раз отвёрткой по лицу и сломали руку. В этот раз синяки почти сошли, а изнасилования не было видно. Звучит цинично, но фактически верно. Я запер её на ключ на несколько дней, а сам выходил. Вскоре из Москвы позвонил Александр Никишин, глава издательства «Конец века», и предложил написать книгу о Жириновском. Никишина возмутило то, что Жириновский получил такое бешеное количество депутатских мест в Государственной Думе, он желал остановить Жириновского. Я сказал ему, что Жириновский получил свои места по праву сильного, и это нормально. Я хотел бы тоже остановить Жириновского, но по причинам, противоположным тем, по которым его желал остановить либерал Никишин. Я ведь работал с Жириновским и знал закулисную сторону ЛДПР. Бескрайний цинизм и полное безразличие Владимира Вольфовича к судьбе России и русских, его умелое приспособленчество, мимикрия националиста, всё это делало его тогда опасным человеком. Мы договорились, что я срочно мобилизуюсь и напишу книгу. Тираж предполагался 200 тысяч экземпляров. Никишин набрал денег на издание отовсюду. Помню, что вошёл тогда в долю даже главный редактор «Аргументов и фактов» Старков. Книгу я создал довольно быстро. И потому что хорошо знал материал, и потому что много думал над феноменом Жириновского. Деньги же от книги я намеревался истратить на издание газеты. Я отлично назвал своё произведение «Лимонов против Жириновского».