Моя политическая биография

Нас пришли поздравлять Анпилов, фотокор «Правды» Майя Скупихина, по-моему, кто-то из газеты «Аль-Кодс» (они снимали помещение у Чикина). В связи с этим весьма скромным праздничным шумом нам тотчас передали, что Чикин вне себя от ярости. Казалось бы: вы — оппозиция, и мы — оппозиция, мы — радикалы, появилась газета — союзник в борьбе с Системой. Целые анфилады комнат находились во владении главного редактора «Советской России». Рядом с лифтами был огромный холл, в котором, разгородив его, можно было разместить целую редакцию газеты, ей-богу! В помещении такого размера располагалась газета «Новое русское слово» в Нью-Йорке, где я работал в 1975 году. У самого Чикина был кабинет, в котором можно было расположить всю редакцию. А он злопыхал, что в одной из 20 или 30 комнат у него сидят радикалы и делают свою газету. По меньшей мере он был неблагодарен! Посоветовавшись, мы решили стать невидимыми. Мы стали ходить через помещение полиграфкомбината, не через ментов, сидевших у главного входа, но сбоку: там сидели строгие старикашки-вахтёры. Дело, впрочем, было не в ментах или старикашках-вахтёрах. Заходя со стороны полиграфкомбината, мы не могли встретить в лифте или на лестнице самого Чикина, да и большинство сотрудников «Советской России» ходили через главный вход. Помню унизительное чувство, с каким я пробирался в некогда «свою» газету. И довольно горькое чувство обиды лично на Валентина Чикина, «старого патриция», как я его называл в лучшие времена. Партийная дисциплина и нехороший характер толкали его на поведение хозяина коммуналки. На лестницу (это был мощный полиграфический комбинат, администрация не преминула отторгнуть его от газет, тогда ведь была эра приватизации) выходили покурить и сотрудники полиграфкомбината и сотрудники «Савраски», помню, что пытался проскочить побыстрее мимо. На самом деле это им следовало проскакивать и стесняться. Я остался на прежних политических позициях, никого не сдал, ничем не поступился. КПРФ же, чьим органом стала «Савраска», всё более скатывалась в соглашательство и в серый бесцельный парламентаризм. Если до выборов 1993 года «Савраска» была некоторое время органом всей оппозиции, то после выборов она сознательно превратилась в орган КПРФ. Надо сказать, что некоторые мои статьи «Савраска» не печатала уже в 1992 году. Статью, опускающую Руцкого, доказывающую, что он бесталанный дурень-офицер, я послал Чикину летом 1993 года, и мне тогда сообщили, что сейчас не время для появления такой статьи. После выборов, на которых Зюганов откровенно, без стеснения, лживо кинул меня лично, не могло быть и речи о том, чтобы печататься в «Советской России». Для этого мне не только нужно было обратиться к ним как ни в чём не бывало первому, но и изменить своё мировоззрение, сбросить накал страстей, отказаться от радикализма. Но даже при таких условиях я не был гарантирован, что меня возьмут, уж не говоря о том, что и речи быть не могло, чтобы Чикин объяснился! Позвонил мне и сказал бы что-то вроде: «Эдуард, мы три года вас печатали, сейчас политическая ситуация изменилась, газета ушла под КПРФ, если хотите, то приносите статьи, подходящие духу газеты, мы будем по возможности вас печатать». Ну уж нет, их благородным манерам не учили. Их учили хмурому хамскому молчанию. Он даже ни разу не подошел к нам лично, чтобы высказать свои претензии относительно гостей или что там ему не нравилось. Он присылал помощника, который нашёптывал мне и Дугину, оглядываясь по сторонам. Постепенно Чикин почистил и свой личный состав. Изгнал Володина, Гаридуллину — разогнал всех звёзд «Савраски» 1991–1993 годов.

Мне уже напоминали и вахтёры, и менты, что срок годности моего удостоверения корреспондента «Савраски» кончается 31 декабря 1994 года. Назойливо так, что было ясно — дни наши сочтены. 11 декабря началась война в Чечне, второй номер «Лимонки» приветствовал войну. 14 декабря Чикин вызвал Дугина и сказал, чтобы мы убирались. Формулировки и подробности есть в «Анатомии героя». До самого января Дугин с учениками ходил ещё в свою комнату — забирал вещи. Мне достался оттуда степлер, прослуживший мне до самой посадки.

Времена эти всё же вспоминаются с определённым удовольствием. Захламлённое пространство комнаты, во всю стену немытое неудобное окно; испанские или итальянские правые плакаты на стенах, книги, изданные Дугиным, в початых, надорванных пачках. То было начало движения, его самая начальная пора. Отцы-основатели движения собрались волею судеб вместе и «замутили», как говорят на тюрьме, национал-большевистское движение. Каждый, не исключая и Тараса Рабко (который если не влил идеологических идей, то внёс народную энергию), принёс в дело свою долю, свою контрибуцию. Честь нам и слава за это.

глава VII. Сказочник Дугин