22 июня я был в Доме журналистов на сцене. Глава Всероссийского Бюро Расследования. Жребий был брошен. Это был мой первый шаг в практическую политику. Возможно, слишком быстрым был мой второй шаг. Уже 22 ноября того же года, всего через четыре месяца, на даче у Алексея Митрофанова, в его бильярдной, состоялся учредительный съезд Национал-радикальной партии, на котором я был избран председателем. Партия, увы, родилась с врождённым дефектом из-за торопливости родителей, которые её делали, фактически произошёл выкидыш. Это стало ясно уже к январю 1993 года, и я улетел завить горе верёвочкой через Париж, через Будапешт и Белград, в Книнскую Краину, в окрестности городка Беыковац, воевать вместе с сербами за их свободу. В мае я вернулся в Москву, мне не терпелось продолжить борьбу. Вместе с Дугиным мы тотчас «замутили» Национал-большевистский фронт, собрав ненадолго вместе несколько немногочисленных левых и правых радикальных организаций. Фронт просуществовал ДВЕ ДЕМОНСТРАЦИИ: 9 мая и 22 июня нам с Дугиным удалось провести через центр Москвы многочисленные колонны молодёжи. В связи с этим меня даже пригласили 24 июня 1993 года в здание на Лубянке с самыми дружескими целями. До этого те же генералы Карнаухов и Иванов провели на Лубянке встречу с Жириновским. Генералы решили, что колонна — мощная долговременная организация, тогда как de facto это были разовые сборища. В тот же день 24 июня мы (Национал-большевистский фронт и Национал-радикальная партия) лишились полуподвального помещения на улице Алексея Толстого. Я снимал мастерскую у приятеля — художника газеты «День» Геннадия Животова. На Животова наехал начальник местного отделения милиции и пригрозил, что отберёт у него мастерскую, накажет за нецелевое использование. Что касается самого Национал-большевистского фронта, то, лишившись помещения, он стал трещать по швам. Первый фюрер Лазаренко, входивший в таком качестве во Фронт национал-революционного действия (а уж потом его фронт входил в наш фронт) вышел из НБФ, и у нас остался второй фюрер Широпаев. Одновременно у меня открылись глаза на оставшуюся со мной часть национал-радикалов. Это были криминальные ребята с окраин, подчинялись они своему лидеру Жене Барсукову и на меня смотрели как на средство достижения каких-то своих целей, которые и сами с трудом формулировали. Однажды, помню, они хотели познакомить меня с председателем Центробанка Геращенко. Сотрудничество с Российским Коммунистическим Союзом Молодёжи во главе с Маляровым (да-да, они входили в НБФ несколько месяцев) закончилось тем, что на вечере организации «День» мои национал-радикалы во главе с Барсуковым побили комсомольцев Малярова. Сам я при этой битве не присутствовал, уехал раньше. В конце июня 1993 года стало ясно, что нужно создавать новую партию с нуля. С зеро. С людьми новыми и вовсе не политическими. Два таких человека у меня были. Философ Александр Дугин и студент юридического факультета Тверского университета Тарас Рабко.
глава III. Отцы-основатели
Два друга моей революционной юности, каждый из них в свой черёд сказался ренегатом и каждый — предатель Национал-большевистской партии, проецируются сами собой на свежей, цвета телячьего дерьма, стене камеры Лефортовской тюрьмы. Оба друга вовремя слиняли из Вечности Истории в жизнь. В жизни есть свои преимущества. В могучей, бронзовой тяжести Истории — свои преимущества. Мне тяжелее, каждый день тюрьмы давит, даже поход в баню похож на мойку перед газовой камерой. Но в последовательности и цельности характера мне не откажешь. В Лефортово разыгрывается вечность. В Москве разыгрывается тусовка.
Так вот. Крупное, бородатое лицо классика дугинизма — Александр Гельевич. Худенькое, кошачье, набок личико с пронзительными чёрненькими глазками — Тарас Адамович. У троих из четырёх отцов-основателей Национал-большевистской партии экзотические отчества: Александр Гельевич Дугин, Тарас Адамович Рабко, Эдуард Вениаминович Савенко (Лимонов). Что-то эти отчества должны значить, может экзотичность национал-большевизма? (Верно и то, что марксизм ленинского толка был в России 1917 года ещё более экзотической идеологией.) Четвёртый отец-основатель — Егор (Игорь) Фёдорович Летов.