Моя посессия

После того случая я начал ощущать в себе изменения. Мой характер стал грубее и жёстче. Порой мне казалось, что я говорю таким голосом, как будто мне в глотку вставили рог для призыва древней армии к битве. Агрессивность снова вернулась ко мне, но теперь не в виде той импульсивной подростковости, а в виде постоянного, злого давления на окружающих с целью подавить их волю и заставить слушаться себя. Это, кстати, касалось и моих родителей. Я стал злым. В самом буквальном смысле этого слова.

И ещё, что странно: я страдал. Казалось бы: я стал воплощением того, что называют старым словом «мужик» – об этом в тайне мечтают многие парни, им хочется казаться больше, страшнее. Но внутри меня разгорался какой-то огонь, я не мог не быть тем, кем я становился: внутренний жар, постоянная потребность в чём-то неизвестном мне, постепенно охватывал мои органы, я осознавал, что мои решения постепенно перестают быть моими, хотя все они были направлены на реализацию моих тайных желаний.

Настя простила меня. Некоторое время после случая с Акулой, ей нравились изменения во мне, когда я раздутый изнутри сверхуверенностью в себе, шёл рядом с ней, при всех держа её за руку, говорил грубым голосом, что делать и даже во что одеваться. Мне нравились подчёркнуто сексуальные девушки, а Настя одевалась довольно закрыто, и я раньше ни о чём таком не просил её. Теперь я стал требовать, чтобы она носила только то, что подчёркивало её длинные, худые ноги, дерзкий, упругий бюст. По идее, когда она исполняла такие просьбы, я должен был быть рад, но по факту внутри лишь нарастал жар раздуваемого чем-то или кем-то горна. Она уступала и мне хотелось ещё.

Всё казалось бессмысленным. Но в отличие от предыдущего подросткового нигилизма, когда молодым людям всё кажется бессмысленным лишь из-за стеснения, из-за неустроенности своей, уже жаждущей чего-то, но пока не законченной личности, теперь во мне была жажда обладания всем и желание втоптать всё в мусор, если оно не принадлежит мне.

Через пару недель Настя начала ходить с опущенными глазами. Всё время была бледной и как будто стремилась избегать встреч, хотя и улыбалась мне. В какой-то момент я спросил её об этом.

– Ты как-то поменялся… – сказала она, отведя глаза – стал другим. Всё, что мне нравилось в тебе: твоя доброта… Даже застенчивость – всё как-то резко исчезло.

– Ты больше не любишь меня?! – резко, даже слишком, спросил я.

– Люблю. Очень люблю. Но я не понимаю… Как будто ты есть ты, но внутри тебя что-то… Другое. Твоё лицо, твой голос – всё твоё, но оно стало как-то по-другому играть, понимаешь?

Её лицо было бледным с розовыми пятнами, глаза были заискивающими и грустными. От этого меня разобрало зло.

– Ты – шлюха! – выкрикнул я – Ты с кем-то трахаешься, раздвигаешь свои ножки для какого-то лоха, поэтому тебе всё кажется каким-то другим! Новые ощущения, говоришь, шмара?! – тут меня ослепила волна небывалой раньше ярости, не могла же она так говорить, потому что я плохой – Вот твои ощущения!

Я ударил её в скулу кулаком.

Сладкая история подростковой любви обернулась брутальным разрывом, и я сам не понял, как это произошло.

Следующим моим шагом в тот день был звонок Акуле. Это был единственный, как мне чудилось, правильный поступок после разрыва с Настей.

Я завалился к ней домой, как будто пьяный. Внутри всё горело, хотелось чего-то, что затопит это пламя. Как жаждущий в пустыне идёт к любому миражу, так и я пришёл к этой почти незнакомой девушке в надежде, что она даст мне то, что мне было нужно. Только мне не было известно, что это.

Постояв немного на пороге, я вошёл. Внутри было не прибрано. Но только на первый взгляд. Потом в этом хаосе какой-то старой и странной рухляди начали проглядывать черты разумности и… Служения чему-то. Самое интересное, что я осознавал всё это: что-то там было не так, но все эмоции – всё, чем чувствует человек, полыхало.

Она что-то сказала, я не ответил. На её бледном лице не отражалось никаких эмоций, но я был абсолютно уверен, что она понимает, что я чувствую. Эта эгоцентричная манера, когда тебе кажется, что все видят и чувствуют точно, как ты…

Я набросился на неё, но не как любовник, а как дикое животное, мозг которого повреждён пулей охотника – не осознавая, чего я хочу от неё, руки с грубой силой сжались на её ягодицах. Она что-то сказала. Моё лицо перекосило улыбкой. Она показала рукой на дверь – я покорно пошёл туда. Она захлопнула её за мной. Я снова был один: стоял в мрачном подъезде с запахом хлора и какой-то жжёной травы. Кажется, второй запах стоял в квартире Акулины.