Либо я начну звать на помощь, выдав себя случайному прохожему, либо никто не придёт меня спасти. Я замёрзну и умру. И маме с сестрой будет некому помочь!
Подойдя к двери, начинаю колотить в неё ногами и руками. Кричать и молить о помощи!
— Кто-нибудь! Спасите! Я в холодильнике! Меня заперли! Кто-нибудь! Молю!
Глава 3
— Готово, — отчитывается друг, получив сообщение от своего помощника на этом выезде. — Все официанты в автобусе и отправляются домой. Даже обратно переодеться им времени не дал. Всё, как ты и просил.
— Отлично! — благодарно киваю.
— И чем займёшься в свой день рождения? — интересуется Сабуров, хмыкнув на мой бокал с газировкой, который я повсюду таскаю за собой.
— Не знаю, — мотаю головой, потому что и правда не знаю. — Наверное, стоит к матери поехать, но она на своей волне. Как всегда, — поджимаю губы и тяну к нему стакан, чтобы удариться. Создать хоть какое-то подобие праздника.
На моём дне рождения нет ни капли алкоголя. Я не пью больше десяти лет. А на праздники позволяю себе газировку, которую в обычной жизни не употребляю. Да и для организма что алкоголь, что газировка — вредная отрава. Так сказать, по праздникам я травлю свой организм слегка иначе, чем другие.
— Мне жаль, что она не приехала, — искренне сочувствует Павел, взглянув на наш с Надей портрет, который она подарила мне парочку лет назад.
— Мне тоже, — киваю, улыбнувшись изображению сестры на фотографии. — Я только ради Нади согласился праздновать своё тридцатилетие. Она считает, что каждый праздник должен праздноваться, но… не я, — делаю глоток и оборачиваюсь к другу. — Паш, вот ты скажи мне, как взрослый мужик! Мой ровесник! И друг! Что мне праздновать? Мне тридцать лет, а я в жизни, кроме бабла и карьеры, ничего не имею.
— У тебя есть ещё семья, — подсказывает он мне.
— Мать, которая променяет всё на развлечения? — уточняю, прыснув от смеха. — Сестра, которая непонятно каким образом простила то, что я устраивал ей в школьные годы?
— Но они тебя любят, — произносит, а затем делает свой глоток сладкой отравы. — Мать всё бросает, когда ты простужаешься. Летит к тебе и лечит любую твою болячку. Да, мама у тебя специфическая. Но она ведь всегда рядом и поддерживает всем ради тебя. Надя? Золото, а не девчонка. Красавица, умница, домохозяйка. И всегда тебе со всем помогает.
— Да понимаю я это, — вздыхаю, отставив бокал и потянувшись к вискам, которые тут же начинаю массировать, чтобы убрать головную боль. — Я тоже их люблю. Но я про иную семью говорю. Жена, дети, собака, в конце концов. Мне плохо, дружище, оттого что я не подпускаю никого к себе. Что бабы продажными стали. У какой ни спроси, она назовёт свою цену. Каждая! Где девчонки, что раньше были? Которым плевать было, сколько у тебя бабла в кармане и какая машина? Которые радовались мармеладкам, а не морщилась при виде них? Всем дорогущие колье подавай. Да с бриллиантами. Я не прочь осыпать свою женщину всем, что она попросит. Но где простота и скромность? Кому они все душу продали? Когда успели? Молодые ведь, а уже меркантильные!
— Расслабься. Всё будет. Просто искать надо не там, где мы обитаем, а в обычных местах, — советует мне Паша и, похлопав по плечу, прощается.
А после и вовсе уходит.
Я же ещё какое-то время сижу на террасе, наблюдая за тем, как все уезжают, даря мне в мой день свободу. И пусть этот праздник мне обошёлся в кругленькую сумму, я с радостью всех отпускаю. Не люблю скопление чужих людей вокруг себя.
Провожаю глазами друга, который, благо, сразу понял меня и ушёл без лишних слов. Не пришлось его просить уйти самому. Ненавижу такое проворачивать с Сабуровым. Он единственный, кто ещё терпит меня и не избегает. Остальных же я либо сам от себя отвадил, либо они, не выдержав моего характера, сбежали сами.
Беру наполовину пустую бутылку газировки и иду на кухню. Там точно будет чем поживиться вкусненьким. Повара ушли, а закуски определённо должны были остаться.
Иду по огромному, но смертельно пустому дому, ещё больше погружаясь в своё состояние одиночества и серости. И даже как-то жаль стало, что все испарились. Наверное, сам виноват. Ведь я их прогнал.
Но как же хочется, чтобы кто-то остался и просто побыл со мной. Но не Павел. Тот опять будет мне психологический приём проводить, словно мне это жизненно необходимо. Будет болтать-болтать без остановки.
Хочу кого-то слабенького, лёгкого и глупенького. И который умеет красиво молчать.
— Кто-нибудь! — доносится до меня чей-то слабый крик. — Я умираю! Помогите! Умираю от холода!
Хм-м…
— Спасите! — повторяется опять, и я с бутылкой, которую не намерен сегодня отпускать, иду на звук. И понимаю, что он доносится из холодильника. — Кто-нибудь, твою мать! — зло шипят оттуда, и я, разблокировав дверь, которую подпёрли какой-то палкой, открываю её. И на меня тут же падает женская фигурка в красной шапочке и белом пуховике.
— О-о-о, шапка! — восклицаю даже как-то радостно.
Глава 4