Моя прекрасная убийца [Сборник]

— Мне кажется, я схожу с ума, — совершенно искренне признался я. — Вот только что вы заявили, что смерть жены Цирота у вас на совести.

— Потому что это я вынудила его. Он сделал это только из-за меня. — Она опустила голову и снова принялась рыдать. Дружок ее, понятное дело, уже успел убежать неизвестно куда.

Да, пожалуй, мне пора подавать рапорт о переводе в другой отдел. По борьбе с мелким мошенничеством, к примеру. Впрочем, если тебя способна одурачить рыдающая женщина…

Но я поспешил с выводами: из ворот, выходивших на летное поле, показался Цирот. Он шел не один. Его сопровождал верзила-полицейский. Их связывали неразрывные узы: на левом запястье Цирота и на правом у полицейского были застегнуты стальные наручники.

— Петер… — обмерла фрау Фибих, убедившись, что ее спасательная акция потерпела крах.

— Вы не имеете права арестовывать меня! — злобно прошипел Цирот.

— Вы, наверное, шутите. Незаконно лишаете свободы передвижения комиссара полиции… Одного этого пока хватит, чтобы задержать вас. А об убийствах мы еще поговорим позже, в спокойной обстановке, за чашечкой кофе.

— Об убийствах? Да вы с ума сошли! — засмеялся он, но смех его прозвучал как-то фальшиво.

Фрау Фибих плакала, прислонясь к колонне.

— Радуйтесь, что все так кончилось! Могло быть хуже.

— Я люблю его! — тихо сказала она.

На это я ничего не ответил.

Пассажиры у стойки молча смотрели, как мы проходили мимо них: Цирот, прикованный наручниками к двухметровому полицейскому, следом безутешная фрау Фибих, затем я и, в завершение процессии, второй полицейский с черным дипломатом, который — я не сдержал своего любопытства — действительно был набит пачками денег. Сто пятьдесят тысяч купюрами по сто и пятьдесят марок. Целая куча денег.

Из полиции мы отправили фрау Фибих домой, приставив свою сотрудницу, чтобы она была рядом, когда пройдет шок. Двух покойников в этом деле более чем достаточно.

Затем мы принялись за Цирота. Шеф допрашивал его лично. Я сидел рядом, записывал все на магнитофон и вел протокол. Поначалу Цирот упирался, как козел. Допрос продолжался без перерыва почти восемь часов. Наконец, высокомерие Цирота сменилось неуверенностью и беспокойством. В один момент я даже готов был пожалеть его, но затем вспомнил об убитых, представил Франциску на тюремных нарах, и жалость сразу прошла.

Заставить Цирота признаться оказалось необычайно трудно. Предъявить можно было двоеженство — по меньшей мере, весьма сомнительное, темную историю со страховками и его реакцию на мое появление в доме у фрау Фибих. Более весомых улик у нас не было, а утверждение фрау Фибих, что он убил жену ради нее, ровным счетом ничего не стоило.

Совершенно неясна была причина, которая заставила Цирота убить Ладике, если он и в самом деле убил его.

Цирот признал, что имел связь с фрау Фибих и обещал жениться на ней, но не придавал всему этому особого значения. Он объяснил, что семейная жизнь у него не задалась. Он, разумеется, отрицал, что застраховал жену с целью убить ее, как и вообще какую бы то ни было свою причастность к убийствам.

— Я почти не знал Ладике! — повторял он. — Это сделала Янсен! Она ненавидела Ладике за то, что он бросил ее. Она ненавидела мою жену, потому что та была более удачлива. А когда узнала, что моя жена была свидетелем ее ссоры с Ладике — убила ее в Иелсе.

— Вы знали, приехав в Иелсу, что фройляйн Янсен тоже отдыхает там? — спросил шеф.

— Представления не имели! — сказал Цирот.

Я позвонил репортеру из бульварной газеты. К счастью, он оказался на месте. Я пообещал ему сенсацию, если он расскажет мне о содержании своей беседы с Ци-ротом накануне его отъезда в Югославию. Он согласился. За сенсационную новость эти типы готовы продать родную мать.

Выяснилось, что Цирот говорил ему, будто подозреваемая в убийстве Янсен отправилась в Югославию, откуда, вероятно, не вернется, зная, что между Германией и Югославией нет договора о выдаче преступников.

— Это его заявление я помню точно, — сказал репортер.

Вот и противоречие номер один.

Цирот замялся, когда мы попросили его прокомментировать такую неувязку.

Затем мы прокрутили ему записанные на магнитофон слова его начальника Коха, что Ладике и Цирот «жили как кошка с собакой». Цирот разозлился и замолчал. Шеф спросил его:

— А что было между Ладике и вашей женой, господин Цирот?

— Ничего не было!

— Ладике вел дневник. Мы его расшифровали. Он аккуратно регистрировал все свои победы. Как вы объясните, что там мы нашли записи о вашей жене?

Близилась полночь, и шеф решил, что можно взять Цирота на пушку — он от усталости примет все за чистую монету.

В Цироте словно что-то надломилось. Он заговорил, будто погруженный в транс, и говорил целый час — тихо, с потухшим взглядом, монотонно, как рассказывают заученный текст. История, которую мы услышали, оказалась довольно банальной и запутанной Нс убийства, о которых поведал Цирот, были продуманы так хладнокровно и расчетливо, что мы оба — шеф и я — только диву дались.