Моя прекрасная убийца

— Так… Просто мысли вслух. К делу это не относится, мадам Кауфман, — ответил он, наконец, на ее вопрос. — В один прекрасный день мы устроим выставку, и ваши с Джонни портреты будет обсуждать весь город.

— Вы все обещаете… В этом году… на следующий год… когда-нибудь… никогда…

— Вижу, вы мне не доверяете, — сказал он. — Хорошо же, я вам докажу. Дайте только срок.

Она снова принялась рассказывать долгую и нудную историю о своем дружке, который ушел от нее в Австрии, и о муже, который бросил ее в Лондоне. Он уже выучил эту историю наизусть и мог бы продолжить за нее с любого места — но ему, конечно, и в голову не приходило сказать об этом. История тоже была частью фона. Пусть талдычит одно и то же, подумал он. Тем лучше. Меньше будет рассуждать о вещах, в которых ни бельмеса не смыслит. Под ее болтовню он даже лучше мог сосредоточиться и начал писать апельсин, который она очистила, разделила на дольки и одну за одной совала в рот Джонни, сидевшего у нее на коленях.

Он нарисовал апельсин больше, чем тот был на самом деле, ярче, круглее и объемнее.

Вечером, когда он шел домой по набережной — а дорога совсем не напоминала ему тот воскресный день, — он выбросил в реку свои наброски углем, уже перенесенные на холст. Вслед за ними в воду полетели пустые тюбики из-под краски, тряпье и склеившиеся кисти. Он бросил весь этот хлам и с моста Альберта долго глядел, как что-то плывет по течению, а что-то сразу идет ко дну, не оставляя следов. Так и скрылись все его былые печали, былые муки и переживания. Словно их и не было.

Он договорился с Эдной перенести отпуск на сентябрь. Теперь у него появилось время закончить автопортрет, над которым он работал, и тем самым завершить свою серию картин. Отпуск в Шотландии сулил быть приятным. Приятным — впервые за многие годы, потому что он знал: по возвращении его ждет кое-что в одном лондонском подвале. Утренняя работа в конторе была почти не в счет. Он каким-то образом ухитрялся изворачиваться и после обеда уже не возвращался за рабочий стол. Его обязанности на стороне, говорил он коллегам, растут день ото дня, и по всей видимости, придется просить летом несколько дней отпуска без содержания, чтобы справиться с ними.

— Даже если бы вы не предупредили нас, — прохладно ответил шеф, — мы бы сами предложили вам это.

Фентон только пожал плечами. Что ж, рано или поздно они должны были проявить недовольство. Может, он пришлет им из Шотландии письмо с уведомлением и тогда сумеет посвятить живописи осень и зиму. Снимет настоящее ателье — с хорошим освещением и кухонькой: всего в нескольких кварталах отсюда сдавались такие квартиры-ателье. Вот тогда можно наконец отвести душу и создать что-то действительно стоящее. Доказать себе самому, что ты — не просто любитель, рисующий на досуге.

Работа над автопортретом захватила его. Мадам Кауфман принесла и повесила на стену зеркало — так что начало оказалось несложным. Потом вдруг выяснилось, что он не может нарисовать собственные глаза. Пришлось изобразить их закрытыми — глаза спящего человека. Или больного.

От портрета становилось как-то не по себе.

— И что же вам не нравится? — спросил Фентон мадам Кауфман, явившуюся известить, что уже семь.

Она покачала головой.

— У меня просто мурашки по коже, когда я это вижу. Нет, мистер Симс, это не вы.

— Наверное, портрет чересчур авангардистский для вашего восприятия… Авангардизм… Да, я думаю, именно этот термин здесь будет уместен.

Сам Фентон был просто восхищен. Автопортрет оказался настоящим произведением искусства.

— Ну, вот пока и все, — сказал он. — На следующие несколько недель я устрою себе отпуск.

— Как? Вы уезжаете?

В ее голосе прозвучала такая тревога, что он даже обернулся.

— Да, — ответил он. — Поеду с матушкой в Шотландию. А почему вы спрашиваете?

Она, казалось, была сильно расстроена новостью. Выражение ее лица совершенно переменилось. Можно было подумать, что она чего-то очень боится.

— Но у меня ведь есть только вы… Я останусь совсем одна и…

— Я заплачу вам ваши деньги, — поспешил перебить он. — Могу даже заплатить вперед. И потом — мы будем в отъезде всего три недели.

Она по-прежнему в оцепенении смотрела на него. Потом глаза ее наполнились слезами. Она принялась всхлипывать.

— Что же мне делать? Я не знаю, как мне теперь…

Это было уже чересчур. Бог мой, что она хотела этим сказать? И что ей надо было делать, интересно? Что у нее на уме? Деньги он ей пообещал. В жизни у нее ровно ничего не менялось. Как жила, так и будет жить. Проще простого. Нет, если она и дальше будет так странно себя вести, самое время подыскать себе новое ателье. И чем скорее, тем лучше. Он вовсе не собирался допустить, чтобы эта мадам Кауфман превратилась для него в обузу.

— Милая моя мадам Кауфман, — сказал он твердо. — Вы же знаете, что я вовсе не намеревался снимать ателье на долгий срок. В ближайшее время я все равно съехал бы отсюда. Возможно, уже осенью… Мне просто тесно здесь. Разумеется, я своевременно уведомлю вас. Советую отдать Джонни в детский садик, а самой подыскать работу. Так оно будет лучше и для вас и для Джонни…