Моя профессия ураган

…Они, гады, врывались сюда как метеоры, но ум их был направлен дальше… А я их все щелкала, белая от боли… Только подхватывая их арбалетики, которые они не успевали разрядить, постоянно меняя положение, чтоб оказаться как раз там, где в этот базар ворвется тэйвонту… И как мне было поступать, когда один пробежал мимо, второй идет след в след, а еще один взбирается на крышу вне выстрела? С одной рукой ты вырываешься между ними, стреляя в упор в сердце, отбив руку с арбалетиком, когда первый уже падает от стрелы в висок, а потом навскидку стреляешь в того, кто появляется над тобой на крыше… А ведь они шли непрерывно и никто не стал бы ждать тебя, когда ты расправишься с предыдущими… А у тебя плывет в глазах, боль разрывает душу, глазницы заливает кровь из раны, а ты даже не можешь вытереть ее толком, ибо единственная рабочая рука должна непрерывно стрелять, бить и метать… Как кружится голова! Какой страшный, безумный вихрь! И туман… И эти проклятые лица…

— О Боже! — ахнул от потрясения один из тэйвонту, которых я пропустила, наткнувшись на громадную кучу. И завизжал: — Она…

И началась самая жестокая и дикая рукопашная, которую я знала.

Только вбитая бесконечными жестокими тренировками способность преодолевать себя в любых условиях и удержала меня…

Они заметили меня!!! Я плохо помнила, что происходило. В таком яростном безумии я словно оказалась в центре урагана. И, словно маленький звереныш, отчаянно дралась за свое выживание… В ход шло все — удары ножей, руки, ног, броски ножей и просто броски, выстрелы почти в упор из подхваченных из рук убитых арбалетиков или вытащенного из их одежды прямо в рукопашной оружия…

Мои длинные пальцы и дьявольская тренировка железных рук позволяли мне бросать безумно наточенные метательные клинки на короткие расстояния без замаха.

Одними пальцами, кистью! Прямо из обоймы на одежде… В жесткой схватке, когда я, маленькая, яростно отбивалась среди громадных тел тэйвонту, и когда расстояние броска — иногда просто метр, а иногда даже сантиметров сорок, чтобы снизу вогнать нож в горло или под подбородок, в налетающего бойца в сердце, в промежуток между телами, в глаз — этого, одних железных тренированных пальцев было почти достаточно… Дело даже не в том, что на размах руки, вернее на второй размах у тебя не было времени, а в том, что пальцами можно было бросать эти метательные клинки из обоймы почти непрерывно, захватывая их… Впрочем, скорость, сила и точность любого броска из любого положения у меня всегда была феноменальная…

Я держалась только безумным напряжением всех сил и отчаянным, надрывным мужеством, дьявольской упертостью и яростным желанием победы. Точнее это была воля, которая безумно надсадно рвалась к победе поверх всего своей клокочущей энергией и упорством. Как бы безумно страшно не было мое положение, эта воля была железна, закусив губы, неотступна и непоколебима в своем упрямом желании сражаться, чтобы не обрушилось на меня и как бы ни скручивало меня от боли.

Кровь заливала глаза, внутри был ад от пропущенных ударов и выстрелов в упор, но отчаянное мужество, железное в своем усилии и непоколебимости, рвало меня вперед и не давало сломаться.

Я была маленькая — гораздо меньше этих двухметровых горилл с накачанными мышцами, и это было бы плохо, если бы при повышенной гибкости и подвижности не давало некоторое преимущество. Когда вокруг тебя пятеро таких горилл, каждая из которых хочет тебя ударить, внутри остается удивительно много места, если реакция твоя хороша. Каждый из них был сверхбойцом — фактически мастером рукопашного боя и боя с холодным оружием. Но бой есть бой, и в яростной схватке, когда все перемешивается, когда их много и плохо видят противника, победу решает нечто большее, чем боевая техника.